Аксум - [81]

— [это] закон! Самые тексты крайне лаконичны. Очевидно, они торжественно оглашались автором (или авторами) в присутствии всего народа по традиционной формуле; при этом слово

 (мн. число 

) до или после оглашаемого текста придавало ему законодательную силу. Таким образом, законы из Сафра выдержаны в традициях обычного права.

Принципы обычного права отражены в запретительных формулах аксумских надписей, которые одновременно являются формулами приговоров и проклятий.

Несмотря на перестановку некоторых слов, формула в общем устойчива. В духе принципов обычного права («око за око, зуб за зуб») характеры преступления и наказания обозначены одними и теми же словами. По традиции «проклятие-приговор» стоит в единственном числе, хотя по смыслу требуется множественное. В надписи DАЕ, IV, № 11 явно появляются нововведения: вместо глагола

 во второй части формулы употреблен глагол 

, притом дважды. Это настойчивое повторение грозного и незатасканного слова производило сильное впечатление.

Последнюю силлабу слова

 в DАЕ, IV, № 11 Литтман восстанавливает как 

, подобно последнему слову формулы; глагол приобретает множественное число. По-моему, здесь, как и в следующем слове, по традиции должно стоять единственное. В слове традиция вообще нарушена уже повторением глагола и его новизной; глагол принял, вопреки традиции, множественное число, требуемое по смыслу. Слово

 переводится двояко: «с земли» и «из страны»; оба перевода не противоречат в сущности один другому, придавая формуле проклятья-приговора расширенный смысл. Слово в пятом столбце каждого из эфиопских текстов билингвы (DАЕ, IV, № 6, 7, 22) читается как l-y[mt] («да умрет он!»). Слово в DАЕ, IV, № 11, очевидно, соответствует l-уmt, ymtm DАЕ, IV, № 6 и 7, намекая на тот или иной вид насильственной или «магической» смерти. Что здесь: угроза смертной казни самого преступника, его детей (wld) и родичей (или членов семьи — zmd)? Но почему тогда смертная казнь неизменно связывается со сгоном преступника с земли (или его изгнанием из страны)?

Это кажущееся противоречие можно объяснить следующим образом: преступник и его родственники ставились вне закона; они лишались земли, изгонялись из Аксума, и всякий встречный имел право их убить.

Однако такое ненаказуемое убийство преступника нельзя полностью отождествить со смертной казнью, осуществляемой органами государственной власти.

Эфиопские тексты билингвы содержат, кроме того, альтернативу запретительной формуле, так сказать, поощрительную формулу: «Тот, кто это почтит, да будет благословен!»[681].

Перечисленные в проклятии-приговоре кары, очевидно, совпадали с реальной мерой наказания. Вероятно, объявление человека вне закона, сопровождаемое угрозой смерти, изгнанием его со всей его семьей и близкими (или даже более отдаленными родственниками) и конфискацией всего имущества, было высшей мерой наказания, которой мог подвергнуться аксумит.

В одной из надписей Эзаны упоминается другое наказание, не столь тяжелое, но позорное. Характерно, что ему подвергали только иноземцев. Эзана приказал раздеть донага царя геэзов Абба-Альке'о[682]. В свою очередь нубийцы раздели донага посланцев Эзаны[683]. Точно так же в XIV в. царь Амда-Сейон приказал опозорить Филиппа Дабра-Либаносского. Этого последнего привели к царю связанным и раздели перед всем двором, воинами и царскими женами. При этом царь говорил: «Стыдись, монах!»[684]. Такая «казнь стыдом» применялась и в XV–XVI вв. Во всех случаях ее практиковали по отношению к знатным, официальным или прославленным лицам, для которых она была особенно унизительна.

Сохранились сведения еще об одной форме наказания: содержание в цепях, нечто вроде тюремного заключения. В надписи Эзаны о походе на Агуэзат говорится, что пленные были «закованы»[685]. В Матара обнаружено два раздельных захоронения людей в железных оковах; Анфре, открывший их, склонен считать погребенных пленниками[686]. В средневековой и новой Эфиопии пленников и преступников иногда подвергали долгому заключению в цепях; при этом знатных, в частности вассальных царей, сковывали попарно с их рабами; раб ухаживал за своим господином и в то же время мешал ему бежать. Очевидно, подобная участь постигла и Абба-Альке'о, царя Агуэзат, который был скован с носителем своего трона, отправлен в Аксум и заключен во дворце Эзаны. Абба-Альке'о не был аксумитом; может быть, содержание в цепях применялось только к пленным чужеземцам. Оно могло дополняться последующим обращением в рабство. Это было наказание за бунт против аксумского царя.

Несмотря на отрывочность и неполноту наших сведений, вряд ли случайно отсутствие в источниках аксумского периода упоминаний о казнях и пытках, тогда как источники средневековой Эфиопии и соседнего Хымьяритского царства буквально ими переполнены. Даже в Хымьяре, где, несомненно, практиковалась смертная казнь, аксумский царь никого не казнил, хотя и грозил смертью отступникам, которые в течение года не вернутся в христианство[687]. Это умалчивание источников нельзя объяснить их тенденциозностью: ведь они сообщают о грабежах и убийствах, чинимых эфиопами. Вероятно, аксумская государственность просто не выработала к VI в. таких судебных санкций, как пытки, телесные наказания, увечье, смертная казнь.