Аконит 2018. Цикл 1, Оборот 3 - [19]

Молодой человек отложил перо. Письмо отцу на родину не выходило таким, как нужно. Скомкав очередной лист бумаги, он решил оставить своё занятие. Тем паче, что этому ничуть не способствовал подаваемый буфетчицей исключительный в своей отвратительности чай. Крупные и пыльные байховые чаинки не раскрывались от чуть тёплой воды, которой его здесь заливали. И в прозрачном стакане плавали длинные чёрные клочья звериной кожи, едва опушённой белой мерцающей шерстью. По крайней мере, Гарсиа так начинало казаться, едва он вспоминал о Чугайстре.

Нужно признаться, что молодой человек из испанской провинции и сам нередко баловался сочинительством странных историй. Их находила складными и забавными разве что мама, а отец лишь сердито хмурился, просматривая попадавшие ему в руки листы с писательскими начинаниями сына. Гарсиа-старший видел своего отпрыска помощником адвоката, жандармом, сборщиком податей, но никак не сочинителем историй.

Повинуясь секундному порыву, серданский путешественник схватил перо, обмакнул его в тушь и принялся испещрять бумагу витиеватыми строками. И в то же время он не смог бы сказать, что именно побудило его спешно запечатлеть рассказанные ему ранее местечковые истории.

Если задуматься, то все они, как одна, отдавали страхом и мерзостью противоестественного. То большая гора вдруг ощетинится сотнями сосен, расправит их вытянувшимися из-под земли лапами, как домашняя кошка оглаживает свой мех перед охотой, — и одним махом передавит половину ближайшего селения. А то злая ведьма решит извести молодую пару, и, чтобы быть вместе, парню и девушке останется утопиться в глубоком горном озере, спасаясь от погони и травли собаками. «Влюблённые достигли синевирского озера и попросили защиты для себя и своих уз у его голубых вод», — закончил выводить Гарсиа и уставился в окно.

ЧУУ-УХ! ЧУХ!

Поезд вздрогнул, выдохнул облако белого густого пара и помчался необычайно скоро. Казалось, секундой ранее он почти до остановки замедлил свой бег, задрожал всеми стёклами, заходил ходуном расхлябанными дверцами и зацокал по столам подпрыгнувшими разом подстаканниками. Гарсиа даже схватил свой стакан с ужасным чаем, чтобы тот прекратил отбивать эту безудержную чечётку безумия.

Ну вот, он уже и думать стал так же, как герои местных легенд: что бы они ни удосужились предпринять для собственного спасения, никогда его не получали. Они оставались бесправными статистами в сценах бушующего вокруг ужаса. Если верить этим легендам, здесь, в этих краях обезумевших гор и проклятых лесов, спасения не стоит ждать никому.

Чтобы хоть как-то отвлечься от сумрачных мыслей, начинающий писатель решил выглянуть в коридор вагона. Открыл скрежещущую дверцу и, лениво оглянувшись, последовал в сторону тамбура. Заглянул в первое попавшееся купе — и никого там не встретил. Настал черед второго купе. Одолеваемый неясным предчувствием, он не увидел и там ни одного попутчика. Ни единой живой души не было обнаружено и в третьем купе. Казалось, все, кто садился с ним вместе в скорый поезд до станции Унгвар, сошли ранее на несуществующих остановках. Как это могло произойти и что могло значить?

Гарсиа с трудом поборол подступившую панику и тошноту. Если мыслить логически, всё должно проясниться — так он уверял себя. С тех пор, как состав вышел из Львова, ему довелось остановиться всего единожды. Должно быть, там они и сошли. Но может ли быть такое, что все пассажиры поезда предпочли безымянную станцию в горах конечной остановке — Унгвару?

Где же попутчики? Куда исчезли вместе со своими громыхавшими кружками, дразнящим и аппетитным запахом вареной курицы и шуршанием бумаги, в которую яства завернули для сохранности? Почему отзвучали внезапно в вагонах детский гомон и мужские серьёзные разговоры? Отчего подолы дамских нарядов больше не метут дорожку вагонного коридора?

Гарсиа подёргал в одном из опустевших купе за ручку, открывавшую окно с толстыми, запотевшими стёклами. Однако та не поддалась. Казалось, сам поезд не желал отпускать его на волю, не давал глотнуть хотя бы немного свежего воздуха и привести в порядок разум и мысли.

Путник из Сердани проследовал дальше, к отсеку проводников. Боязливо оглянулся, наконец, набрался смелости, постучал в дверь — в надежде получить ответы на все вопросы и вернуть уверенность в происходящем, утерянную при виде обезлюдевшего вагона.

Дверь в купе проводников внезапно резко дёрнулась и с громким лязгом отлетела в сторону. Не то, что бы некто быстро отодвинул её, напротив. Перегородка, отделявшая незадачливого путешественника от купе, была вырвана с петлями и отброшена в узкий коридор вагона самым зверским образом.

Гарсиа едва успел посторониться, когда мимо пролетел массивный кусок фанеры с зеркалом, которое тут же разбилось, осыпав потёртую тканую дорожку сотней блестящих осколков.

Следом за звоном и грохотом послышался другой звук — гортанный и низкий рык, рождавшийся в чьей-то пасти, переполненной слюной.

Затем рык перешёл во вдох — свистяще-утробный, грубый до тошноты, поднимавшийся из самого нутра того, кто его издавал.

В отделе рабочих поезда не нашлось ни проводника, ни помощников машиниста, ни даже буфетчицы. Там не было ни единой живой души, за исключением обладателя явно не человеческого рыка.