Ахматова в моем зеркале - [19]

Я как потерянная сидела перед ним, бессильная собраться с мыслями. Дорога была настолько утомительна, настолько абсурден повод для путешествия, что хотелось кричать. Но я сдержалась и вежливо ответила:

«Моя подруга – настоящий подарок, посланный мне судьбой, и наша дружба – самое ценное, что было у меня в жизни. Я наотрез отказываюсь принимать участие в этой безумной процедуре».

Глаза мужчины напротив потемнели так сильно, что предметы вокруг потеряли свои очертания. У меня закружилась голова от этого бездонного мрака.

«Я могу идти?» – еле прошелестела я, не в состоянии контролировать свою нервозность.

«Я вижу, что вы не склонны сотрудничать с нами на благо социализма. Жаль… Будьте уверены, мы знаем, как исправить ошибки, препятствующие революционному прогрессу, и защитить интересы советского человека. Можете идти».

Выходя, я почувствовала себя настолько заледенелой, что падающий снег обжигал лицо. По ту сторону моего зеркала распластался страх.

Из головы не выходило, что в те времена, в которые, к счастью, мне не довелось жить, люди, будучи не в силах вынести допросы и пытки, обвиняли друг друга, доносили друг на друга. Одни были расстреляны по ошибке, другие – по ошибке выжили… Я огляделась: даже снег выглядел подозрительным.

Когда я вернулась домой, осень подходила к концу. Подступала афинская зима. Настроение было праздничным: я свободна! Вернее, это была иллюзия свободы.

Зеркало приняло странный розовый цвет. В ожидании я встала перед стеклом и не ошиблась: эта встреча с Анной была самой трепетной. Ее изображение также сделалось розовым. Так мы долго-долго недвижимо стояли друг против друга, не произнося ни слова. Было покойно, как покойна бывает грусть. Зеркальное стекло лучилось, как зачастую лучится печаль.

Я вернулась к обыденной жизни, неотъемлемо связанной теперь с посещениями Анны. Когда она бывала в духе, ее появление сопровождалось образами, вечными неразлучными спутниками Анны.

Образами ее юности в утопающем в зелени загородном Царском Селе, ныне Пушкине: первые прочтения Толстого, лошадки на ипподроме, старый железнодорожный вокзал, пылкая юношеская любовь Николая. Подруги по гимназии. Уроки французского. Лето в Севастополе. Мучительная любовь к десятью годами старше ее Владимиру Кутузову, наверное, единственная настоящая любовь… Сколько бессонных ночей провела она в думах о нем. А ежедневные походы на почтамт в надежде получить от него письмо. Письмо, которое никак не приходило. В Евпатории, городе без железнодорожного вокзала, где новости передавались только из уст в уста. Ее любовь к морю… Вихрь сменяющихся картин. Ее первые стихи. Развод родителей, уход отца, переезд на юг. И везде – глыбы окаменевшей памяти.

«Анна, расскажите мне о черном перстне».

Анна закрыла глаза, на ее губах появилась отчужденная улыбка. Мне показалось, что она ждала этого вопроса.

«С чего это вдруг вы о нем вспомнили? Это было мое любимое кольцо, золотое, покрытое черной эмалью, с маленьким бриллиантом в центре, которое я носила не снимая, приписывая ему таинственную силу. Я подарила кольцо Анрепу…

Как это вы до сих пор ни разу не спросили меня об этой идиллии? За три дня до того, как он ушел на фронт, мы вдруг страшно увлеклись друг другом. Анреп был очень талантливым и очаровывал всех. Эти три дня навсегда остались в моем сердце. В действительности столько продлилась история нашей любви. Я подарила кольцо Анрепу взамен подаренного им мне старого деревянного креста. Любопытно, что позже я потребовала вернуть мне кольцо. Анреп заверил меня, что кольцо останется в руках друга. Это случилось в 1916 году. Мне было двадцать пять лет. Узнав об этом, Гумилев сказал со свойственным ему ядовитым юмором: “Я тебе отрублю руку, ты отнесешь ее Анрепу и скажешь: “Если вы не вернете мне кольца, я отдам вам руку, которая его носила”. Моя любовь к Анрепу продлилась два года. Все началось с болезни, я всегда мучилась легкими. В последний раз я виделась с Анрепом в марте 1917 года, после Февральской революции. Он пришел повидаться, в буквальном смысле, под пулями. Ему пришлось пройти по невскому льду, чтобы избежать баррикады на мосту. Но я думаю, – глаза ее потемнели, – что он сделал это не столько из любви, сколько из свойственной ему бравады. На улицах царил хаос. Мы говорили о революции, хотя он к этой теме оставался равнодушен. Я верила, что в России случится то же самое, что случилось во Франции, может быть, даже хуже.

“Ну перестанем говорить об этом! – сказал он мне. – Я пришел проститься”.

“Мы больше никогда не увидимся”, – ответила я.

Мое кольцо было у него, висело на цепочке на груди. “Это хорошо, – сказала я. – Оно вас спасет!”

У Анрепа уже было готово разрешение на выезд из страны. Он поцеловал мои руки и уехал. С первым поездом. В Англию.

Нам суждено было встретиться в последний раз в 1965 году в Париже.

Два старика… Помню вошедшего согбенного мужчину. Было тяжело».

Эта встреча на втором этаже отеля «Наполеон» была безотрадной. Ахматова – постаревшая, ее воздушная фигура – погрузневшая, голос – изменившийся. Сам Анреп, помимо следов усталости, наложенных временем, показался ей каким-то деревянным. Определенно что-то мучило его и делало почти чужим человеком. Анна, такая опытная в разгадке поведения мужчин, и представить себе не могла причины его нервозности. Анрепа терзал вопрос, как поступить, если она спросит его о кольце? Как ей сказать, что он потерял его?