Ахматова в моем зеркале - [17]

Я не уверена, что все происходящее с нами – всего лишь обман чувств. Но знаю наверняка, что нас связывает трагическая правда. Между нашими жизнями легко провести параллель, и вы это, конечно, знаете. Иначе бы не появились в моем зеркале. Поэтому я не боюсь смотреть вам в глаза как душа-близнец. Много книг было написано о вас после вашей смерти. Конечно, вам известно, что для большинства людей вы мертвы? И именно в этом мире, верящем в вашу смерть, вы стали модной поэтессой. Но для меня вы однозначно живы. Вы – моя Анна. А я для вас – другая Анна.

Потому-то я и обнаруживаю ваши следы даже в тех местах и времени, где вас никогда не было. Я часто бродила рядом с вами по улицам моего настоящего, часто это зеркало становилось дверью, открыв которую я оказывалась в вашем мире. Мне необходимо, чтобы вы были везде.

Скажу больше, и надеюсь, что вы не будете смеяться надо мной. Иногда мне кажется, что это не я смотрю в зеркало на вас, но вы смотрите в зеркало и видите меня. Видите, что перед вами стоит не одна из ваших многотысячных поклонниц, но подруга, с которой можно разделить и малое, и великое. Мы не соотносимся друг с другом как читатель со своим любимым поэтом. Как бы там ни было, искусство дарит только мимолетные эмоции, я же с вами ощущаю полноту чувств.

Не помню, от чего меня оторвал телефонный звонок. Может, от очередной беседы с Анной, может, от очередного моего путешествия по ту сторону зеркала. А может, ни от чего, а от той пустоты, которая была внутри меня и снаружи. Нет, нет. Меня нет. Не знаю, сколько лет меня не было в доме.

Во всяком случае, я везде была вместе с Анной. Именно о ней я говорила с мужчиной на другом конце провода, внимательно слушавшим меня. Кажется, в какой-то момент я предложила ему попробовать блины Таисии Сергеевны.

«Да что с тобой? – воскликнул он наконец. – Я звоню договориться о встрече».

Я вспомнила, что он живет довольно далеко, вспомнила его лицо, имя, то, как он иногда держал меня в своих объятиях.

«Завтра у тебя в городе будет конференция, посвященная советским поэтам, – сказала я. – Я прилечу утренним рейсом и заночую у тебя».

«Знаешь, я очень рад, – ответил он. – Я соскучился по тебе».

Я положила трубку, вернулась в свою пустоту и провела еще много часов перед молчаливым зеркалом. Потом забыла заказать билеты. Мы так и не встретились.

Анна была права, говоря, что ненавидит технику. Зачастую даже там, где техника необходима, она бывает весьма докучливой. Как сейчас вот этот телефон, который бог знает сколько времени трезвонит и отрывает меня от созерцания темного зеркала. Неохотно поднимаю трубку. Мужчина из далекого города упрекает меня, что я забыла о нашей встрече, что он ждал меня несколько часов, побывал даже во Дворце музыки, на каком-то мероприятии, где, кстати, речь шла и о моей Анне.

«Ну что тебе сказать? – воскликнул он. – Ты всегда была такой. Непоследовательной. Ладно, не страшно. По крайней мере, я узнал великую поэтессу. Она завораживающая».

«Да, – ответила я. – Завораживающая».

Зеркало на стене напротив упорно молчало. Иногда молчание Анны становится ядовитым. Хотя, может быть, опять виновата я, может быть, я слишком навязчиво часами стою перед зеркальным стеклом. Настоящие подруги не давят друг на друга, чувствуют себя хорошо только свободными.

Я вышла пройтись по знакомым выдолбленным плитам своего квартала, без Анны. Кто-то рылся в мусорном баке в поисках съестного. Он обернулся и посмотрел на меня. Похоже, это был тот же самый человек, которого мы видели вместе с Анной. Может, кто-то другой. Все нищие – на одно лицо, лицо нужды. Кто-то выбросил консервную банку с третьего этажа. Заключенным никогда не дают в руки консервные банки, только их содержимое. Боятся, что перережут себе вены. А плещущиеся в глубине воды были водами Невы.

Я свернула налево и вошла в свой любимый парк. Аттическое небо выглядело голубее, чем обычно. Настолько, что лежащие на аллеях тени казались не серыми, а темно-синими.

Они сидели на лавочке. На Анне было темное длинное платье, черные туфли на низком каблуке, на шее белый жемчуг. Он – спортивного вида пятидесятилетний мужчина, обычно одетый. Я тут же узнала его: это был человек, который время от времени звонил мне и назначал свидание в своем или моем городе. Только сейчас он выглядел сокрушенным. Согнутая фигура говорила о том, что мужчина умолял о чем-то. Анна сидела очень прямо и строго смотрела на него.

«Эта история давно закончилась, – услышала я знакомый голос. – Разве вы не видите сами? К тому же вы такой… мещанин».

Мужчина согнулся еще больше. Размахивал руками, как размахивают крыльями раненые птицы. Прозрачность его слез контрастировала с тусклостью ее перламутра.

«Но это не может закончиться так, Анна! Я не успел дать тебе всего, что хотел».

Я не знала, что Анна может быть такой жестокой. Она вытянула руку, будто указывала на дверь. Ее тон не оставлял сомнений.

«Пожалуйста, уйдите! Это все, что я могу сказать».

Мужчина устало поднялся. Стал совсем маленьким, почти испарился. До ее плеча дотронулась не мужская рука, а легкий порыв ветра.

Я стояла недвижно, боясь пошевелиться.