Ах, эта черная луна! - [19]

— С Чоком все в порядке? — спросила у Софии работница шинного завода. — Говорят, его часто видели на пустыре.

— Он уже давно туда не ходит, я ему запретила, — торопливо ответила София.

— Вчера у него был жар, — вмешалась Мали, — видно, перегрелся. На ангину не похоже.

— Самая настоящая ангина! — оспорила ее диагноз София. — Он не мог подняться с постели вчера и пролежит не меньше недели.

Работница заботливо поцокала языком.

Прошла неделя. На вопрос, куда подевался Юцер, Мали раздраженно отвечала, что они поссорились и Юцер решил уехать в Алма-Ату.

— Завел себе там шашню? — усмехнулась Капа.

Она вновь появилась в городе, что намекало на укрепившуюся позицию Оськи Сталя.

— Вот именно, — вспыхнула Мали.

— Никуда не денется, вернется.

Мали сдержанно кивнула.

Они затянули свой отъезд на две недели и уехали, когда о событии уже перестали говорить.

Нанять проводника с ишаками было несложно. Средняя Азия умеет заметать следы и хранить тайны. Ишаки там всегда наготове, и проводники не задают лишних вопросов. С другой стороны, барханы тоже умеют хранить тайны. Нашим дамам попался исключительно порядочный проводник, который не убил их по пути, чтобы завладеть нехитрым скарбом несчастных путешественниц. А мог бы и убить. Но беглянки так боялись Оськи Сталя, что даже не подумали о реальной опасности.

— А чего мы тогда испугались? — спросила как-то Мали Софию.

— Раз испугались, была причина, — мудро ответила подруге София.

Близнецы рассказывали, что после исчезновения Юцера по городку пополз слух, что в отделении доктора Геца появился новый пациент с манией величия. Пациент называл себя Господином Мира и Императором Вселенной. Гец относился к нему внимательно и держал в отдельной палате. К тому же было замечено, что с момента исчезновения Юцера Мали часто навещала доктора Геца и что, уходя от него, она улыбалась той самой улыбкой, с какой не раз возвращалась после прогулок с Юцером по бахче.

И вместе с тем, если бы Юцер действительно скрывался под видом сумасшедшего в больнице своего друга, он должен был приехать туда из Средней Азии. А приехал Юцер почему-то с Севера. Так что концы в этой версии не сходятся. К тому же, близнецы забыли отметить, что с появлением в больнице Господина Мира из-под окна исчез Хаимке-Фауст. Правда, ходили слухи, что его отправили в военный госпиталь, а оттуда на фронт. Проверить это нельзя. Виршувкер был польским беженцем, а с этими беженцами многое произошло. Хаимке мог оказаться, например, в армии Андерса и очутиться в Палестине. Правда, его и там с тех пор никто не видел. Но никто его специально не искал. Есть и другие доказательства тому, что Хаимке Виршувкер не стал Господином Мира, но стоит ли их приводить?

Существуют версии еще более фантастические.

Например, говорят, что Юцер все-таки побывал на Лене и встретился с Натали. Тот, кто знает, как действовали пути сообщения в СССР в последний год войны, в эту версию поверить не может. Проехать без командировки из Средней Азии на Лену, попасть в одно из самых строго охраняемых мест страны да еще встретиться там с женщиной, помещенной в резервацию? Да это чистая фантазия!

И все-таки приведем свидетельства двух лиц, утверждающих, что встреча Юцера и Натали на Лене произошла.

Первое лицо Чок. Тот самый Чок, который так и не успел проиграть в ножички созданную Юцером империю. Тот самый, который остался жить только благодаря политическому чутью Юцера, которого Юцер впоследствии приблизил к себе настолько, что многие считали Чока его приемным сыном.

Так вот, Чок как-то беседовал с Юцером о женщинах.

«Как-то мы разговаривали о бабах, — в свойственной ему грубоватой манере рассказывал Чок, — а Юцер был большой бабник, это ни для кого не новость. Так вот, он сказал мне: „Женщина должна быть не просто желанием, она должна быть призывом. В моей жизни была такая женщина. О! У нас хватило ума не скреплять наши отношения ничем, кроме поцелуев. А расходиться мы любили больше всего на свете. Мы все время расходились, разъезжались, расставались. И всегда этот момент приносил облегчение. Но потом это начиналось… Тонкий, еле уловимый призыв. Он звучал в вечернем воздухе, пробивался из букетов, которые я дарил другим женщинам. Он исходил от духов, которыми она никогда не пользовалась, для того только, чтобы напомнить мне ее запах. Он звучал в музыке. Одной нотой, случайным аккордом. Постепенно он начинал изводить меня. Я слышал ее голос там, где этот голос никогда не звучал. Я чувствовал ее прикосновение, когда рядом никого не было. Я начинал сходить с ума. Я говорил невпопад. И когда я уже бывал готов лететь, плыть, бежать к ней, она вдруг появлялась. Измученная призывом. Изломанная сопротивлением ему. Покорная. Безумная. Как мы бывали счастливы! До ближайшей ссоры, до появления скуки, до первых признаков отвращения.

А однажды ее увезли. Увезли силой, чтобы погубить. И я ничего не мог для нее сделать. Мне было жаль ее. Жалость, мой мальчик, это надгробный камень любви. Я решил, что между нами все кончилось. Высшая сила, думал я, не объявляет своих вердиктов, но вердикты эти непреложны. Перед высшей силой следует преклонить голову.