Агуглу (Тайна африканского леса) - [33]

Мы долго не говорили ни слова. Внезапно раздался голос Фои, отраженный скалой.

— Это моя вина. Зачем я возвратился в жилище? Очень надо было мне интересоваться, какое впечатление произвело наше бегство!

Муни прервала его:

— Оставим это; лучше сообщи нам о Сао. Ее-то, по крайней мере, тебе удалось спасти?

— Да, — ответил он, — я отвел Сао к ее племени. Когда вы будете свободны, я отправлюсь к ней.

Увы, будем ли мы когда-нибудь свободны?!

X КАА

— Вставайте! — крикнул Мур, появляясь на пороге пещеры.

— Боже мой, час наступил! — вздохнула Муни, искавшая моей руки, чтобы сжать ее в своей.

Со времени нашего неудавшегося бегства, мы каждое утро ждали этого неизбежного трагического момента.

Нас собрали на плоскогорье, над жилищами. Там я, к моему горю, был разлучен с моей подругой. Среди толпы других женщин, намеченных в дар патриарху, она поднялась на цыпочки, чтобы бросить мне последний взгляд, когда отряд, к которому я принадлежал, тронулся в путь.

Погода была пасмурная.

Из предосторожности нам крепко связали руки волокнами рафии. Мы шли так под густым ледяным туманом, Абу-Гурун, Фои и я, окруженные шумной толпой Агуглу, не спускавших с нас недоверчивых взглядов.

По мере того, как мы приближались к высоким вершинам, дорога делалась все затруднительней среди потоков лавы и шлака, вздувавшихся от кипения и просверленных подземными парами; в продолжение тысячелетий воды гнали эту лаву по склонам гор. Когда туман рассеялся, появилась местность, где царил ужас полного хаоса. Почва была вспучена, исковеркана, изрыта попеременными приступами потоков и подземного огня. На склонах горы виднелись естественные пещеры с узкими входами, закрытыми кустарником.

— Это здесь, — тихо сказал Фои.

Он указал на глубокую нору, всю изборожденную выбоинами и изрезанную корнями молочая, образовавшими на откосе нечто вроде витой лестницы. Устремив глаза вверх во избежание головокружения, мы начали спускаться гуськом, цепляясь за корни растений и выступы скал, служившие нам точками опоры.

И гора поглотила нас своей темной пастью.

Не в царство ли ночных птиц мы попали?

Испуганные нашим приходом летучие мыши, летучие собаки, галки, совы и козодои в тревоге забили крыльями по скалам.

Мы шли в глубоком мраке, вытянув вперед руки, спотыкаясь о выбоины, на каждом шагу ударяясь лбом о выпуклости свода. Большие капли стекали со сталактитов, падали на наши плечи и беспрестанно ударяли по рукам и коленям.

Это шествие во тьме продолжалось несколько часов. Внезапно Агуглу, ведший нас по этому лабиринту, обернулся в трудном месте. Блеск его глаз странно усилился.

Им была озарена вся верхняя часть его лица.

— Не грежу ли я? — спросил меня в то же время Абу-Гурун. — Посмотри на это удивительное животное у наших ног.

Это был маленький краб, панцирь которого пылал, как уголь, и который быстро прошмыгнул между камнями.

Дальше мы наткнулись на тысяченожку, влачившую в пыли свое фосфоресцирующее туловище. Испуганная шумом наших шагов, она постепенно потухла, как будто бы повернула кнопку коммутатора.

Но еще много поразительного ждало нас впереди.

Когда туннель расширился, открывая вход в пещеру громадных размеров, нам представилось изумительное зрелище. Пораженный Абу-Гурун отступил и невольно поднес руки к глазам.

Перед нами расстилались стоячие воды, которых никогда не волновало ни малейшее дыхание ветерка; они были как будто зажжены и пожираемы внутренним пожаром, пылавшим в их бездонной глубине. Их неподвижная скатерть раскинулась во всю ширину пещеры, почти касаясь обеих боковых стен; она сверкала огненными каплями и искрилась молниями, блестевшими от одного берега к другому. Сколько в природе разнообразия, многогранности и неожиданностей!

Как бесчисленны ее создания! Кто мог подозревать, что в своих таинственных недрах, в самой внутренности земли, она откроет мне с неисчерпаемой расточительностью картину, сходную с той которая открывается в глубине океана!

— Где мы? — повторял мне свои впечатления Абу-Гурун. — В какой заколдованной стране, у какого принца из «Тысячи и одной ночи»?

Сидя на берегу озера, на мелком песке из остатков раковин, мы в изумлении смотрели на развернувшуюся перед нашими глазами картину. У самого подножия скалы, как изумруды и сапфиры, кишели бесчисленные креветки; раскаленные добела мелкие червячки беспрестанно то зажигали, то тушили свой блеск.

В середине озера живое вещество, образованное из микроскопических личинок, покрывало поверхность воды какой-то студенистой массой, которая, чередуясь слоями, то блестела слабым зеленоватым светом, то отливала опаловым блеском. Между этими двумя поясами вод, как будто привешенные за нитку осьминоги и гидры двигали своими щупальцами, от каждого движения которых как будто стекали слезы из расплавленного металла[8].

Ниже начиналось царство крупных рыб. Некоторые из них, с овальным туловищем, покрытым бугорками, были похожи на полированный шар или электрическую ампулу. Другие, среди которых находились сомы с плоской головой и щуки с косым ртом, зажигали каждым движением своих плавников целый фейерверк.

Один из Агуглу положил мне на плечо свою волосатую руку и оторвал от созерцания этих красот.