Агуглу (Тайна африканского леса) - [32]

Таким образом, первые часы прошли в том, что мы наблюдали за пробуждающейся всюду жизнью и вдыхали аромат влажных трав. Но скоро, по мере того, как солнце подымалось горизонтом, нас начала одолевать скука. Мало-помалу животные, оживлявшие поверхность озера, укрылись под защиту камышей. Абу-Гурун, растянувшись во весь рост, смотрел в небо и принялся рассказывать нам свои басни.

Муни внезапно прервала его:

— Посмотри-ка, — сказала она, — там происходит что-то странное.

Ее палец указывал налево, на маленький мыс, который среди камышей и папирусов вдавался в пруд. На конце мыса возвышался печальный голый тамаринд, потерявший почти всю листву и погрузивший свои корни в тину.

Стада обезьян-хульманов сверху донизу усеяли иссохшие ветви умирающего дерева. Лицом к солнцу, в лучах которого сверкали длинные серебристые волосы их шубеек, они гуще уселись на концах нижних веток. Их крики и тревожные движения выдавали сильное волнение.

Абу-Гурун устремил в их сторону свои острые глаза и, приглядевшись, сказал:

— Посмотрите на низ мыса; причина их волнения прячется в тине.

Он осторожно раздвинул камыши, мешавшие глядеть. И вот мы заметили в двадцати метрах от себя крокодила, наполовину зарывшегося в тину, и ползшего между корнями; его чешуя была сплошь покрыта зеленоватым мхом. Добравшись до солнца, раскаленные лучи которого падали на него отвесно, он сложил обрубки своих лап и, полузакрыв глаза, замер в неподвижности.

Обезьяны замолчали. Наклонив хитрые головы над берегом, они молча следили за чудовищем.

Наиболее смелая, уцепившись концом хвоста за ветку, вдруг опрокинулась вниз. Затем мы увидели, как она принялась изо всей силы сжатыми кулаками колотить огромное животное по спине. Это произошло почти мгновенно. Одним броском своего гибкого тела она снова уже была под защитой тамаринда, где ее встретил оглушительный концерт товарищей. За ней то же самое проделала вторая обезьяна, потом третья. Под их непрерывными ударами перегретая чешуя крокодила начала выделять густой пар и звучала, как барабан.

— Однако, эти шельмы обнаглели, — сказал Абу-Гурун, проявляя живейший интерес к происходящему. Огромная ящерица, до сих пор бесстрастная, наконец возмутилась. Она ударила хвостом по воде и громко щелкнула челюстями. На нас пахнуло сильным и тошнотворным запахом мускуса, который она распространяла вокруг себя.

— Обрубок начинает вонять, когда сердится, — заявил Абу-Гурун. — Обезьянам пора прекратить игру, если они дорожат своей шкурой.

Но неосторожные вошли во вкус. Каждая из обезьян желала заткнуть за пояс товарку и стяжать пальму первенства. Наконец, самая легкомысленная из них, словно совсем обалдев, отпустила ветку, за которую уцепилась, прыгнула верхом на чудовище и обеими руками забарабанила на его спине неистовый марш.

Крокодил вскипел от гнева Он скорчился, нырнул, появился снова и, чуть не согнувшись пополам, быстро повернулся вокруг самого себя. Вода, взметнувшаяся снопом, скрыла от нас конец драмы. Но среди водяных брызг мы успели заметить маленькое тело, бившееся в страшных зубах: обезьяна медленно погружалась в глубь солоноватой воды, с выкатившимися глазами и искривленным от ужаса ртом.

Пруд снова погрузился в ясную безмятежность сна. Свесившись со стеблей, плотоядные орхидеи, под роем мух, полуоткрыли свои прожорливые губы. Иногда из гущи папирусов с резким криком автомобильного гудка снималась болотная птица и улетала, распластав зубчатые крылья и вытянув к солнцу свою гибкую, как у змеи, шею.

Наконец, солнце закатилось. Мы еще никогда так страстно не ждали наступления ночи. Малейший шум пробуждал в нас страх. Уж не шел ли Фои? Раздвинув высокие стебли папируса и камыша, мы внимательно оглядывали берег, но наша надежда всегда нас обманывала.

И вот кваканье лягушек огласило воздух. Через правильные промежутки времени, жаба стала трубить в свою трубу. Вдали заревел слон. Пришедшие к водопою носороги грубо вытаптывали камыши. Подняв лапу и устремив в нашу сторону светящиеся во мраке глаза, пантера, заметив нас, замяукала, плюнула, вытянула волоски своих усов вдоль морды и в один прыжок исчезла.

Нет, решительно, Фои не придет. Мы покинули наше убежище в камышах, но тем не менее, все же не решались отдалиться от берега пруда.

Когда розовая полоса возвестила о наступлении утра, мы увидели, наконец, того, кого ждали.

Он бежал по склону холма, оглядываясь назад. Увидев нас, он поднял руки к небу и, еле переводя дух, крикнул нам:

— Скорее прячьтесь в камыши: они напали на мой след, нельзя терять ни минуты!.

Увы! Было уже поздно, так как отпечатки наших ног ясно виднелись на берегу.

Час спустя, связанные вместе, мы под гиканье и крик тащились обратно по дороге к жилищу.

Жалобно причитая, плелся Фои, руки которого были связаны вместе с руками Абу-Гуруна.

— Успокойся, — сказал ему нубиец, — это было написано в книге судеб.

Он прибавил, проводя руками по лбу:

— Все пути — прообразы жизни. Так или иначе, они приводят нас к концу наших дней.

Нас заперли всех четырех — Абу-Гуруна, Муни, Фои и меня — в пещере, которая уже раньше служила мне тюрьмой. Я нашел там ту же прохладу, тот же мрак, ту же тишину, прерываемую падением водяных капель, стекавших по сводам.