Агнесса - [26]

Мне передавали, как в интимной беседе среди женщин одна из них воскликнула:

— Эх, отдаться бы Миронову и умереть!

— А я не умираю, — насмешливо съязвила я.

Но ухо держала востро.

Когда из Алма-Аты мне пришлось на время уехать в Ростов — я ездила за мамой и Агулей (обычно я старалась не разлучаться с Мироновым), мне передали, помню, что он был на пикнике и парой ему была одна сотрудница — хорошенькая, личико белое, фарфоровое, волосы черные до плеч, челка. Я тут же насторожилась:

— Они уединялись? Нет? Что же они делали?

— А она доставала из корзины пироги и угощала его.

Но и это мне не понравилось. А тут как раз подошли праздники, и мы принимали гостей.

Я очень следила за своей фигурой — дай только я себе волю есть сколько захочется, и меня бы за несколько дней разнесло! Но я себе волю не давала, я всегда была полуголодная, очень придерживалась диеты, и все удивлялись моей стройности. И вот мне сшили платье, я сама сочинила фасон. Вы только представьте себе — черное шелковое (черный цвет стройнит) с разноцветной искрой, талия и бедра обтянуты косыми складками, как блестящими стрелками, вот так вот — я даже вам нарисую, таких фасонов я с тех пор не видела. Сверху облитое этими стрелками, а внизу, почти у колен, широчайшим легким воланом расходится юбка — пышная, воздушная, как сумеречный весенний туман. А сбоку большая пряжка переливается всеми цветами, как искры на ткани.

У нас было несколько человек обслуги. Мария Николаевна — она нам стряпала и всюду с нами ездила, как член семьи, я без нее не могла; Ирина — она нам приносила паек и все, что положено из специальных магазинов и столовых; горничная, которая убирала и подавала к столу; прачка, которая стирала и гладила и помогала другим, когда не было стирки. А тут еще мама приехала.

Они все любили меня одевать. Бывало, затянут, где туго сходится, застегнут, а потом смотрят и восхищаются. И мама хоть и сдержаннее их была, но перед той вечеринкой не выдержала:

— Ну ты сегодня всех затмишь!

Что мне и надо было. Затмить! Затмить всех, смести, как пыль, всех, кто хотя бы пытается стать мне соперницей.

И вот я появилась в этом платье среди гостей, и все взоры — на меня, а она — та сотрудница со своей черной челкой и фарфоровым личиком — с подругой под руку в простой белой кофточке, в юбочке… Ну куда, куда тебе равняться со мной? Я только в залу прошла — и ее не стало. Миронов воочию убедился, что такое я и что такое она.

А окончательно ее добили валенки.

Миронов, помню, как-то сказал мне с удивлением:

— Ага, ты представь себе — З. пришла ко мне в кабинет в валенках.

Это было для него диво! Зачем она к нему приходила, я и спрашивать не стала — поняла, валенки эти отбили у него всякий интерес, если он у него и был. Вы бы видели его выражение! Он говорил мне об этих валенках, как о чем-то непристойном, неприличном, так я его приучила понимать, ценить, на какой высоте женщина должна себя держать. Валенки… Со мной он такого никогда не видел, и он понял: З. — простенькая, серенькая, дешевенькая — так она себя уронила.

Были у меня острые моменты и в Днепропетровске.

Я пристрастилась играть в покер. Ко мне приходили Шура Окруй и Надя Резник. И когда Миронова не было, мы коротали вечера за покером. А тут опять у нас вечеринка.

Надя, надо отдать ей должное, тоже умела держать себя на высоте. Она была блондинка, и на ней васильковое платье, ей очень шло. Я не могла этого пережить. Голубой — это мой цвет. Мне — шатенке — он шел чрезвычайно. И вот один сотрудник помог мне обменять в торгсине кофейный креп-жоржет не на васильковый, нет, — на бледно-голубой, этот оттенок шел мне еще больше василькового.

В Днепропетровске у меня была портниха — волшебница. Тут уж она сочинила фасон. Сверху от талии две легкие складки, они разлетались при ходьбе, как у греческой богини победы Ники.

Стол был накрыт изысканно, каждый прибор окружен цветами. И я царила за столом, но после трапезы вдруг вижу — Миронов и Надя уединились на диване в дальней комнате, и все время у них какой-то разговор оживленный… Я прошла раз, прошла два, складки юбки развеваются, как ветер, как голубой воздух, я как будто и правда лечу, как Ника. А Мироша словно меня не видит.

Тогда я сняла отводку телефона и поставила его у себя в спальне, а другой, основной телефон остался около Нади и Миронова. Я позвала Марию Николаевну и говорю ей:

— Пожалуйста, скажите Наде по телефону, что ее срочно вызывают домой.

Надя взволновалась.

— Что случилось? Как? Почему?

Но горничная уже принесла ей пальто и шапку. И Надя ушла.

Через небольшое время телефонный звонок, Надин голос — возмущенно:

— Что это за розыгрыш?

Я — холодно:

— Надо уметь себя вести в чужом доме. — И повесила трубку.

Но вот гости разошлись, мы с Мирошей направились в спальню.

— Ты знаешь, почему Надя ушла? — спрашиваю его.

— Нет, а что?

Я и рассказала ему, как ее спровадила. Он расхохотался в восторге:

— Так ты ее спровадила? Так и выпроводила? Вот так Ага!

Несколько дней прошло. Надя не показывается. Я ей звоню как ни в чем не бывало:

— Что ты давно не заходишь? Что сегодня делаешь? Скучно… Приходи на покер.