Агнешка, дочь «Колумба» - [96]
— Что «все»?
Подняв глаза, она встретилась с его взглядом и увидела, что при всей своей печальной усталости он вот-вот улыбнется.
— Остатки веры в себя. И не только в себя, но и в других. А без этой веры все бессмысленно.
Он дважды провел ладонями по лицу — с такой силой, что зашуршала щетина на щеках. И, не отнимая ладоней от скул, тихо сказал:
— У вас, друг мой, книжное представление о секретарях. Думаете, я младенец, жизни не знаю? Думаете, что у меня одни Хробжички? Знаю, не все можно взять с ходу, штурмом, нахрапом. Иногда лучше выждать. Помаленьку, елки-палки, терпеливо. Смысл, думаю, есть. Говорите, не говорите — дело ваше. Я приехал не к вам и вообще не по службе. А совершенно приватно. По случаю воскресенья.
— Тем более я благодарна вам, что зашли и ко мне.
— И к вам, — подхватил он без возражений ее многозначительную интонацию. — Но в первую очередь к Балчу. Понимаете ли… вы, друг мой, избегали меня, а Балч нет. Что ж, мы ведь помним друг друга еще с войны, старые знакомые.
— Я не знала.
— Ну, он не слишком-то горел желанием возобновить знакомство. Да приманило козу сено на возу, елки-палки. Я ему кой в чем помог. С тем к нему и приехал. — Он замолчал, но, поскольку она удержалась от вопроса, которого он, возможно, ждал, пришлось переменить тему. — Между прочим, замечу, Балч очень вас хвалил.
— Он? Меня?!
— Вам это странно?
Она ужасно смутилась и покраснела, но он сделал вид, что не заметил.
— Интересный он человек. Но нелегкий — это правда. Однако и незаурядный. Многое мог бы сделать, на многое бы его хватило, только по собственной, а не по чужой воле. Сам себе хозяин, елки-палки. И всегда был такой. Но сегодня мы вроде бы сумели столковаться. Как бы между слов, но надеюсь, он меня понял. С ним лучше так. Немножко попахивает кумовством — ты мне, я тебе, — ну и пусть попахивает. Думаю, что окупится. Увидим, прав я или неправ. Повят не рухнет, если я еще немножко выжду.
— Зачем вы говорите все это… мне? — неуверенно спросила она.
— Зачем говорю вам? — Он расстегнул наконец пальто. Сунул руку во внутренний карман. — Иные в отличие от вас не прочь взять в долг. Я пока не говорю, плохо это или хорошо. Но лодырничать люди нам не дают — это факт: покружит бумажка, покружит и попадает к Травке. — Он выудил из помятой пачки и развернул какой-то листок. — Например, в таком роде, взгляните.
«Я, Роман Кондера, прошу рассмотреть…»
Агнешка сложила листок по четким сгибам, отодвинула от себя.
— Знаю про это. Не стану читать.
— Покажу вам что-то еще.
— Приватно?
— Приватно. Этот почерк вам знаком?
Он согнул бумажку так, что она увидела лишь несколько строк, написанных крупными, слегка отклоненными назад буквами, похожими на печатные.
— Анонимное?
— Иначе не спрашивал бы.
Агнешка ответила не сразу. Не могла подобрать слова.
— Тем более не стану читать. Только… Что бы ни писала эта особа, цель у нее одна — отомстить.
— Кому?
— Вы хорошо знаете.
— Знаю. Ерунда, конечно. Впрочем, вы немножко ошибаетесь. Это скорее коснулось бы Зависляка, а не Балча. Старая фронтовая история. Но что об этом может знать женщина, не так ли? Личные счеты, не так ли? Анонимное.
Он разорвал письмо на мелкие кусочки, сжал в комок и сунул в карман. И снова близко наклонился к Агнешке, внимательно глядя ей в глаза.
— Вам, товарищ Жванец, противна вся эта грязь, я понимаю. Надоело. Заброшенность, одиночество, частые огорчения, обиды. Не иначе как при каждой воскресной уборке все это вспоминается, а поскольку чемодан под рукой, то подмывает выйти с этим чемоданом и уехать. Знаю, знаю.
Несмотря на все самообладание, у Агнешки защипало в глазах от предательских слез. Она поскорее опустила веки.
— Я знаю, — продолжал Травчинский, — я хорошо это понимаю. А тут еще этот человек. Трудный человек, очень трудный. Но не огорчайтесь. Терпеливо, помаленьку мы уговорим его перейти на другую работу, в другое место. Ему тут слишком тесно.
— Он уедет отсюда?!
— Я знал, что вы обрадуетесь. У вас есть основания. Травка старый спец и, согласитесь, неплохо разбирается в любой ситуации, ведь правда?
— О да! Конечно…
— Тогда желаю успеха и… стойкости. Больше не стану уговаривать вас бить тревогу, упрямица… — Он поглядел на часы и сразу вскочил. — Давно пора, я непозволительно засиделся.
И едва он, довольный тем, что сумел успокоить ее и ободрить, вышел, как она уронила лицо на зеленое солдатское одеяло, все еще не возвращенное хозяину, и выплакалась вволю, за все разом, включая и то мимолетное искушение, которое запихнула в очередной раз в самый дальний угол под кроватью.
Тяжелый день. Чай у Павлинки не состоялся, потому что врач с практикантом не согласились прервать работу, а шофер уехал с Травчинским и пропал чуть ли не на целый час. К тому же на Агнешку вдруг обрушились с просьбами. Тотек опять прибежал в школу, сказал, что у мамы срочное к ней дело.
Лёда ждала Агнешку в ее комнате, на том самом стуле, на котором совсем недавно сидел Елкин-Палкин. Да еще с разложенной на коленях бумагой, как и он к концу визита. Только вот выражение лица у Лёды совсем другое. Еще в дверях Агнешку поразила ее бледность. Небрежно накрашенный рот застыл в гримасе.
Сборник включает повести трех современных польских писателей: В. Маха «Жизнь большая и малая», В. Мысливского «Голый сад» и Е. Вавжака «Линия». Разные по тематике, все эти повести рассказывают о жизни Польши в послевоенные десятилетия. Читатель познакомится с жизнью польской деревни, жизнью партийных работников.
Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборник включены разнообразные по тематике произведения крупных современных писателей ПНР — Я. Ивашкевича, З. Сафьяна. Ст. Лема, Е. Путрамента и др.
В антологию включены избранные рассказы, которые были созданы в народной Польше за тридцать лет и отразили в своем художественном многообразии как насущные проблемы и яркие картины социалистического строительства и воспитания нового человека, так и осмысление исторического и историко-культурного опыта, в особенности испытаний военных лет. Среди десятков авторов, каждый из которых представлен одним своим рассказом, люди всех поколений — от тех, кто прошел большой жизненный и творческий путь и является гордостью национальной литературы, и вплоть до выросших при народной власти и составивших себе писательское имя в самое последнее время.
Проза Новака — самобытное явление в современной польской литературе, стилизованная под фольклор, она связана с традициями народной культуры. В первом романе автор, обращаясь к годам второй мировой войны, рассказывает о юности крестьянского паренька, сражавшегося против гитлеровских оккупантов в партизанском отряде. Во втором романе, «Пророк», рассказывается о нелегком «врастании» в городскую среду выходцев из деревни.