Агнешка, дочь «Колумба» - [95]

— Хорошо, спасибо.

Он посмотрел на нее пытливо, проникновенно:

— Ты хотела бы? Всерьез?

— Об этом после. До вечера еще много времени. Я скажу.

— Иза умоляла, чтобы я тебя привез.

— Хорошо. Дети ждут, Стах.

Тяжелый день. Она делала что могла, сперва заполняла карточки, принимала участие во всех этих обследованиях, процедурах, комбинированных прививках. Товарищ Стаха, худущий парень в очках с толстыми стеклами и носом, как у Костюшки, не то фельдшер, не то практикант, был не столько дельным и расторопным, сколько излишне самоуверенным, ему-то Агнешка и ассистировала при осмотре маленьких пациентов. Не обошлось без плача и страхов. Марьянек мужественно перенес смазывание горла, зато Тотека Варденгу пришлось держать силой, чтобы он дал накапать в глаза лекарство и помазать больные веки. Через какое-то время все эти больные и здоровые носоглотки, уши, глаза, стетоскоп, выстукивание, звяканье ампул, блеск ларингоскопов, мелькание ваты и лигнина, вдохи, откашливания, сглатывания притупили впечатлительность Агнешки. Она работала как бы в полусне, все меньше удивляясь встрече, все слабее осознавая ее необычность. Может быть, она сумела бы заниматься этим всю жизнь, лениво думалось ей, может быть, она смогла бы стать на всю жизнь женой врача… Помнит ли он эту комнату? Заметил ли перемену, оценил ли ее работу по этим цветным и вырезным картинкам на стене, по горшкам с цветами, по двум полкам около классной доски, на которых стоит посередине, на почетном месте, «Колумб», а внизу и по бокам теснятся книжки и экспонаты школьной выставки — всякие игрушки и фигурки? Нет, он даже не взглянул, нет же времени. Не посмотрел на «Колумба».

Она выругала себя в душе за такое недостойное тщеславие: ведь если бы необычный гость и захотел уделить больше внимания ее делам, она сама не сумела бы ответить ему тем же. Перед тем, как столь самозабвенно погрузиться в обязанности санитарки, пережила она и приступ слабости. А именно — беспокойно соображала, зачем приехал Травчинский, что ему надо от Балча, о чем они говорят с глазу на глаз уже около часа. От этих размышлений отвлекла ее встревоженная Павлинка. Надо же угостить приезжих, ну, хотя бы чаем с бутербродами, как раз и свежий хлеб есть, только еще не остыл, плохо будет резаться. Ладно, Павлинка, ты добрая и обо всем помнишь, я тебе помогу, только не сразу, тем временем и твой хлеб немного остынет, да и я сама. Едва Агнешка попала в свою комнату и обрела спокойствие, как ею снова овладело знакомое искушение, уже не раз возникавшее и не раз отвергнутое. Не то чтобы она рассчитывала на Стаха или связывала с его особой какие-то надежды. Это искушение не нашептывало посулы на будущее, а напоминало о здешних печалях, огорчениях, разочарованиях и минутах одиночества, которых можно ведь избежать. Где Флокс? Небось опять с Астрой, совсем этот пес одичал, превратился в деревенскую дворнягу, она, пожалуй, оставит его здесь. Агнешка достала из-под кровати чемодан, поставила его на стол, открыла. Он же сказал: «Пиши жалобу и сразу же собирай манатки». Недолго ей уложиться, достаточно и четверти часа. Достаточно также сказать одно слово Стаху. Об остальном пусть беспокоится Травчинский.

Только подумала, а он и явился. Пришел к ней прямо от Балча, так и застал ее — над открытым чемоданом.

— Уезжаете?

— Может быть, и уеду. Раздевайтесь, пожалуйста. Сейчас будет чай.

Но он сел на край стула и даже не расстегнул пальто.

— Нет. Меня подкинут на машине к автобусу. Заскочил к вам на два слова.

— Вы не балуете меня.

— А вы меня? Ждал, думал позовете. Или даже приедете.

— Как-то так вышло… — смутилась Агнешка и добавила спокойнее: — Да и поводов не было.

— Возможно, — согласился он без убежденности. — Как прошла беседа?

— Посредственно. Оказалась вроде бы ненужной. Сами во всем разберутся.

— Сумеют?

— Пусть учатся.

— Ставка на самостоятельность? Они сами… вы сама… сами во всем разбираетесь.

— Вы осуждаете меня? Давайте начистоту.

— Нет. Напротив. Впрочем, я вообще не считаю себя… А, елки-палки, не в том суть. Только вот огорчает меня этот чемодан на столе. Очень неприятная картина.

— Сейчас уберем. Что тут страшного, если в воскресенье делают уборку?

Он наклонился к ней, коснулся руками ее колен:

— Скрытная ты, дочка. Зачем?

— Вовсе это не скрытность! Напрасно вы так говорите. Неужели нельзя понять, что… — Она с трудом собирается с мыслями, она не подготовилась к этому разговору, который следовало предвидеть. — …Что в жизни все не так, совсем не так, как написано в книжках и всяких инструкциях… Я не знаю, мне некогда было подумать, но считаю, что все зависит от характера. Иной, например, чуть у него что заболит, уже мчится к врачу, а другой — нет, даже если и болен, хоть и сам не может понять, почему он не лечится. Это неудачный пример, я здорова. Но приведем другой: иногда в доме нет денег и почти никакой или совсем никакой еды…

— Девочка! — возмущенно перебивает он. — Так вы, наверно, голодаете и…

— Да нет же! — теряет она терпение. — Не сейчас, раньше. И что? Никогда мне даже в голову не приходило, чтобы брать в долг. Плохое всегда оставалось где-то позади, всегда я справлялась сама. Думаю, большинство людей поступают так же. Думаю, — она не сразу нашла формулировку, — что именно так и должно быть, что так будет лучше и для вас, для вашей работы. Хороши бы вы были, — усмехнулась она мимоходом, — если бы каждый вываливал вам на стол и на голову все свои заботы. — И, немного помолчав, добавила тихо: — Простите меня, но я не люблю получать что-либо за чужой счет. Может, вам это не нравится, может, вы хотите отозвать меня и даже наказать… Может, я не гожусь. Здесь, в Хробжичках — в этом и моя вина — не все в порядке, о чем, как я предполагаю, вы знаете или хотя бы догадываетесь. Но несмотря ни на что, прошу вас — не заставляйте меня говорить, если вы хоть немножко меня понимаете. Не заставляйте меня брать взаймы. Боюсь, что выиграть на этом я ничего не выиграю, только все проиграю.