Агнешка, дочь «Колумба» - [83]

Шрифт
Интервал

— Как понимаю, ради школы.

— Нет, не только.

Это «нет» было, конечно, ослаблено дополнением, однако она так звонко и решительно произнесла все три слова, что они все равно прозвучали как признание или вызов. Балч не сразу ответил. Дыхание его участилось, он раза два шевельнул беззвучно губами и, чтобы успокоиться, уставился на огонек сигареты.

— Не по-людски это — обвинять себя за такое. Больно уж добросовестно или больно заносчиво, но результат один. Ты еще доиграешься, вот увидишь.

Но лицо его повернуто к ней на три четверти, и она видит, что, несмотря на эти сказанные шепотом слова, в его глазах нет угрозы. Она вся подалась к нему, выжидательно замерла. Почувствовала, что это преувеличение не завершало, а, напротив, предваряло признание.

— Я разузнавал про тебя у разных людей, — продолжал он хрипловато. — Думал, навряд ли ты явилась сюда из одной наивности, наверно, была за тобой какая вина, грех или грешок. Иначе сюда не прислали бы. Сюда ведь присылают в наказание. Но так ничего и не узнал. И до сих пор все не знаю, кто же ты на самом деле.

— Сам видишь. Какая есть, такая есть. Не лучше и не хуже.

— В том-то и беда, что не хуже.

— А была б я плохая, тебе-то какая радость?

— Такая, что все было бы по-людски. Обычнее.

— Так плохо ты думаешь о людях?

— Приходится. Это помогает мириться с ними… И с самим собой. А ты мне всю игру портишь.

— Так думай обо мне как можно хуже.

— Я и стараюсь. Все время. — И он взглянул на нее с дерзкой откровенностью.

— Помогает? — с тенью горькой усмешки спросила она.

— Нет, провались все к дьяволу, не помогает! Во что ты меня превратила, девчонка. Если бы не ты… Никогда я ни в чем не сомневался. Плевал я на всякие премудрости. А ты подбиваешь меня играть втемную. К тому, чтобы я поверил в несуществующее, в невозможное. В такое, о чем я и понятия не имел, ты вбиваешь мне в голову, что это есть, что это возможно: проверь, дескать. Нет, не верю!

— Ты вправду так считаешь, Балч? Погоди, сперва подумай: ты уверен?

Он долго молчит.

— Нет, — сдается он наконец и, сникнув, неохотно признается: — Ни в чем я уже не уверен.

И тут же взрывается:

— Потерял я себя, нет мне покоя. И все из-за тебя.

Агнешка откликается лишь после долгой паузы, она говорит медленно, словно бы с трудом находя слова для слишком сложной мысли:

— Покоя тебе больше не видать, Зенон. И мне тоже. Спутались они как-то в одно, наши заколдованные круги. Мы вроде бы ждем друг от друга помощи, только никто из нас не хочет уступить, ни ты, ни я…

Она осекается, заметив на его лице странную усмешку. Нет, не странную, а хорошо знакомую, привычную — злую.

— Ладно-ладно, — небрежно отделывается он от горького удивления в ее глазах, не то заскучав, не то потеряв терпение. — Поставим на этом точку. Потрубила и хватит.

— Зенон!

— Что? — Он смотрит на нее отсутствующе, с невинным недоумением, будто его только что разбудили.

— Каждый раз, когда мы заводим такой разговор, у тебя два языка, два голоса. Всегда я на это попадаюсь.

— А разве мы разговаривали? О чем?

— Не шути так. Не люблю, когда ты такой.

— Пошутить он любит, пошутить, только и всего… — передразнивает он Павлинку, привыкшую этим присловьем выгораживать перед людьми Януария. Но тут же становится серьезным. — Еще никому в жизни я не доверялся, кроме тебя. Но даром это не пройдет. Стыдно мне будет, что так я насобачился болтать: будто по писаному. Больной буду от стыда.

— Пожалел?

— Пожалел. Время идет, а мы воду толчем. А Семен не возвращается.

— Так ты Семена ждал?..

— А ты думала, что… — Не желая избавлять ее от разочарования, он усмехается недоброй, еще более красноречивой, чем обычно, усмешкой.

— Мне все равно, Балч, — решает Агнешка. — Наверно, нескоро мы опять встретимся. Хотелось бы только знать…

— Пожалуйста. Я слушаю.

— У тебя ведь неприятности. Я не сомневаюсь, это чувствуется. Какие?

— Ерундовские.

— Значит, так и есть. Тоже из-за меня? Скажи.

— Уже проехало. Чепуха.

— И еще одно: Зарытко. Что ты с ним сделал?

— Ничего. Сам допрыгался. Я давно ему советовал идти в столяры. Ничего, выживет. Я поздравил его через Семена с сочельником, все-таки утешение.

— Слушай… — Агнешка встает и подходит к Балчу. — Скажи мне, но только правду, это для меня страшно важно, важнее всего… — Она собирается с духом, нелегко ей отважиться на этот вопрос. — Ты не думал, не предполагал хоть раз, хоть на миг, что это я…

— Что?

— …нажаловалась на тебя?

Балч громко, от души смеется. Вскакивает и протягивает к ней руки, не успев обдумать этого жеста.

— Наконец-то вижу в тебе женщину. А то я уже сомневался. Все человек, человеку, о человеке — во всех падежах… — Он не выпускает из ладоней ее протянутой руки. — Спасибо тебе, Агнешка, что хлопотала за меня у этого скаута, или пионера, или как его там — словом, у молодого Кондеры…

— Как ты узнал? — приходит в ужас Агнешка, чувствуя, что заливается румянцем. А главное этот тон — легкомысленный, всепонимающий. Она вырывает руку.

— Кое-что от старика, кое-что в городе, об остальном догадался. Ерунда, ребячество. Впрочем, я знаю кто. Сегодня узнаю окончательно.

— Как?

— Спрошу у милицейского коменданта. Это вернее, чем торговаться с Мигдальским, черт бы его побрал. — Видя ее испуг, он добавляет: — Комендант пригласил меня на свой постный холостяцкий обед.


Еще от автора Вильгельм Мах
Польские повести

Сборник включает повести трех современных польских писателей: В. Маха «Жизнь большая и малая», В. Мысливского «Голый сад» и Е. Вавжака «Линия». Разные по тематике, все эти повести рассказывают о жизни Польши в послевоенные десятилетия. Читатель познакомится с жизнью польской деревни, жизнью партийных работников.


Рекомендуем почитать
Отторжение

Многослойный автобиографический роман о трех женщинах, трех городах и одной семье. Рассказчица – писательница, решившая однажды подыскать определение той отторгнутости, которая преследовала ее на протяжении всей жизни и которую она давно приняла как норму. Рассказывая историю Риты, Салли и Катрин, она прослеживает, как секреты, ложь и табу переходят от одного поколения семьи к другому. Погружаясь в жизнь женщин предыдущих поколений в своей семье, Элизабет Осбринк пытается докопаться до корней своей отчужденности от людей, понять, почему и на нее давит тот же странный груз, что мешал жить и ее родным.


Саломи

Аннотация отсутствует.


Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза

В книге представлены 4 главных романа: от ранних произведений «По эту сторону рая» и «Прекрасные и обреченные», своеобразных манифестов молодежи «века джаза», до поздних признанных шедевров – «Великий Гэтсби», «Ночь нежна». «По эту сторону рая». История Эмори Блейна, молодого и амбициозного американца, способного пойти на многое ради достижения своих целей, стала олицетворением «века джаза», его чаяний и разочарований. Как сказал сам Фицджеральд – «автор должен писать для молодежи своего поколения, для критиков следующего и для профессоров всех последующих». «Прекрасные и проклятые».


Дж. Д. Сэлинджер

Читайте в одном томе: «Ловец на хлебном поле», «Девять рассказов», «Фрэнни и Зуи», «Потолок поднимайте, плотники. Симор. Вводный курс». Приоткрыть тайну Сэлинджера, понять истинную причину его исчезновения в зените славы помогут его знаменитые произведения, вошедшие в книгу.


Верность

В 1960 году Анне Броделе, известной латышской писательнице, исполнилось пятьдесят лет. Ее творческий путь начался в буржуазной Латвии 30-х годов. Вышедшая в переводе на русский язык повесть «Марта» воспроизводит обстановку тех лет, рассказывает о жизненном пути девушки-работницы, которую поиски справедливости приводят в революционное подполье. У писательницы острое чувство современности. В ее произведениях — будь то стихи, пьесы, рассказы — всегда чувствуется присутствие автора, который активно вмешивается в жизнь, умеет разглядеть в ней главное, ищет и находит правильные ответы на вопросы, выдвинутые действительностью. В романе «Верность» писательница приводит нас в латышскую деревню после XX съезда КПСС, знакомит с мужественными, убежденными, страстными людьми.


Mainstream

Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?


Дерево даёт плоды

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Современные польские повести

В сборник включены разнообразные по тематике произведения крупных современных писателей ПНР — Я. Ивашкевича, З. Сафьяна. Ст. Лема, Е. Путрамента и др.


Польский рассказ

В антологию включены избранные рассказы, которые были созданы в народной Польше за тридцать лет и отразили в своем художественном многообразии как насущные проблемы и яркие картины социалистического строительства и воспитания нового человека, так и осмысление исторического и историко-культурного опыта, в особенности испытаний военных лет. Среди десятков авторов, каждый из которых представлен одним своим рассказом, люди всех поколений — от тех, кто прошел большой жизненный и творческий путь и является гордостью национальной литературы, и вплоть до выросших при народной власти и составивших себе писательское имя в самое последнее время.


А как будешь королем, а как будешь палачом. Пророк

Проза Новака — самобытное явление в современной польской литературе, стилизованная под фольклор, она связана с традициями народной культуры. В первом романе автор, обращаясь к годам второй мировой войны, рассказывает о юности крестьянского паренька, сражавшегося против гитлеровских оккупантов в партизанском отряде. Во втором романе, «Пророк», рассказывается о нелегком «врастании» в городскую среду выходцев из деревни.