Агнешка, дочь «Колумба» - [4]

«Жизнь большую и маленькую» в Польше многие не без оснований признают самым лирическим, самым задушевным произведением писателя. Эта повесть произвела весьма отрадное впечатление именно своим светлым и в конечном счете оптимистическим тоном.

Само название книги говорит о двух планах повествования, о различном восприятии мира: детском, пусть неглубоком и подчас беспомощном, но зато красочно ярком, сдобренном фантазией, сказочностью, и «взрослом» миропонимании человека, уже обогащенного опытом. Оба эти восприятия сочетаются и переплетаются в личности рассказчика, который спустя годы вспоминает о своем детстве, лирически комментируя минувшее. Оба они необходимы человеку, оба являются слагаемыми личности. Герой говорит: «Какая из прожитых мною жизней была маленькой жизнью, а какая — большой? И как найти для нее меру? Была ли маленькой далекая жизнь моего детства, когда весь мир виделся мне в радужном свете, и можно ли назвать большой мою теперешнюю жизнь, жизнь взрослого человека, осознавшего всю несбыточность мечты, быстротечность времени и такого беспомощного перед лицом вечной разлуки с тобой, отец». Детская способность находить чудесное в мире, детская, жадная и наивная, потребность добра и вера в него не могут сохраниться навечно, безвозвратно сменятся взрослым пониманием неизбежности разочарований, знанием того, что в реальности много сложного, жестокого, несправедливого. Но потребность добра и вера в него не должны исчезнуть бесследно, не должны напрочь забыться. Что-то от них человек должен сохранить, пусть как воспоминание, как сожаление, как пройденное, переоцененное, скорректированное, — они должны присутствовать в нем, должны определять лучшие стороны его души.

«Повесть о детстве» у Маха — при всей своей сказочности — чрезвычайно конкретна. Это детство именно деревенское, именно в польской деревне, детство послевоенное, в трудное для страны время. Избранный писателем аспект повествования позволял в изображении этого времени не повторяться (Мах ведь уже писал о послевоенной деревне) и не углубляться в общественные проблемы, освещение которых не входило в писательскую задачу. Он же позволял дать оптимистическую в основе трактовку происходящих в книге событий, не затушевывая их теневых сторон.

Новые времена тоже приносят немало хаотического неустройства, которое то и дело задевает героя повести и близких ему людей. Писатель в этой связи не только рассказывает о дурных, нечестных, злых людях, но и показывает, что порой им удается взять верх, добиться своего, причинить зло другим. Происходящее в мире взрослых для мальчика оказывается непонятным и неприемлемым еще и потому, что ход общего процесса — благотворного в основе — не всегда тщательно отмеривает справедливость по отношению к отдельным людям. И все же в книге Мах настаивает на том, что избавление от иллюзий не должно лишать человека веры в лучшее, что ему необходимо жизнеутверждение — даже тогда, когда далеко не все понятно и объяснимо, когда нет гармонии между ним и окружающим. Герой книги говорит в заключение именно о такой потребности: «Важно только одно — мое тайное стремление знать то, что поддерживает и укрепляет мою веру в жизнь, мою добрую веру…»

В 1961 году выходит новый роман Маха — «Горы у Черного моря». И опять новая книга для читателя была до известной степени неожиданностью, хотя в ее художественной структуре можно найти элементы, восходящие к «Ржавчине». Новая книга была книгой экспериментальной, адресованной преимущественно тем, для кого литература — профессия, содержание жизни, предмет квалифицированных размышлений. Мах написал произведение сложное, требующее от читателя серьезной подготовки.

И конечно, «Горы у Черного моря» вызвали разноречивые оценки в польской печати. Пожалуй, ближе всех к истине был упоминаемый уже нами Р. Матушевский, он отметил, что «Горы у Черного моря» — это произведение, в которое Мах вложил максимально самого себя, свое самолюбие и показал все то, что стоит между писателем и его произведением, продуктом объективизации всей внутренней магмы, из которой возникает сочинение, — это задача, которую он перед собой поставил, создавая книгу, одними признанную отзвуком модных «антироманов», а другими и самим автором — скорее своеобразным типом полемики с иллюзиями авторов «нового романа».

Эксперимент, проделанный в «Горах», не получил развития в творчества Маха. Писатель, как бы вспомнив о своем читателе и о его запросах, пишет книгу для всех, пишет «Агнешку, дочь «Колумба», вышедшую в Польше в 1964 году. В этом же году Мах получил за нее Государственную премию. В послесловии к этой книге Мах отметил, что ему понятно желание читателей получить «книгу, современную по теме, доступную по форме, читаемую без затруднений», но добавил, что это не упраздняет разнообразия писательских поисков и решений и способствует развитию литературы, идущей разными руслами к одной цели. «Автор, — писал Мах, — не переставая быть собой, то есть своеобразно единственным сплетением интересов, воображения и стиля, по-разному выражает себя в том, что он пишет, иногда в каждой книге по-другому. Это зависит от задачи, которую он ставит. У ряда авторов . . . мы встречаем книги, содержащие главным образом собственные признания, и книги, рассказывающие преимущественно о других людях. Существуют книги-монологи и книги-беседы».