Агнешка, дочь «Колумба» - [113]
— Что это за дым? Иезус Мария! — Марьянек узнал Улю.
Уля кидается к камину и сперва руками, потом обугленным поленом вытаскивает из камина, выгребает на пол дымящиеся головни, пылающие щепки, весь жар без остатка, и молотит по горящим поленьям — столб искр взвивается кверху, обдает Улю и зажигает огоньки в волосах.
— Беги отсюда, Марьян! — кричит Уля.
И, перескакивая через непогасшие поленья, бросается к двери, колотя себя руками по голове и по платью.
— Марьян! — зовет она еще раз, снова набирает в грудь воздуха и…
…крышка в полу медленно-медленно приподнимается… Марьянек не слышит, не понимает Улю, он только смотрит не отрываясь широкими от ужаса глазами на эту поднимающуюся крышку, на возникшую под ней темную человеческую фигуру. Он узнал, кто это. Отскочил к окну, скорчился, присев, закрылся руками.
— Дядя, не бейте!..
А там, внизу, раздается жуткий грохот. Какой-то ужасный вздох. Все, что происходит дальше, все, что Марьянек видит из-под согнутой оцепеневшей руки, свершается одновременно или же в молниеносной последовательности — быстро и в то же время непостижимо медленно, потому что никак не может кончиться. Этот вздох, этот страшный стон сотрясает весь пол. Пол даже вздымается рядом с Марьянеком, встает наискось, и крышка падает назад, но еще до того, как она захлопнулась, выбравшийся из-под нее наполовину человек сорвался куда-то вниз. А в этот жуткий гул, раздавшийся снизу, ворвался другой, более близкий грохот и звон чего-то падающего. Паркет трещит в стыках, вспучивается ломаными линиями, будто под него подкапывается могучий крот, да и впрямь под полом пробегает резкий шипящий треск, который, затихнув на миг, тут же возникает снова и бежит дальше, к камину, а там сворачивает вбок и распадается на два новых грохота. Паркет вздымается, все еще пылающие головни закатываются под камин, стены задрожали, загремели, а в потолке, едва раздался этот оглушительный гром, засинело во всю ширь, и тут же опрокинулось навзничь небо. Плотный натиск пыли душит и ослепляет, но затем эта туча оседает, и Марьянек в прояснившейся под открытым небом бурой мгле видит в шаге от себя пропасть, отделяющую его от двери.
Где-то все еще прокатывается грохот за грохотом, только теперь подальше и потише — уже снаружи. А здесь, в здании, скрипят столбы, подпирающие остатки потолка, будто их трясет невидимка. И снова скрежет этого страшного крота — теперь он роет в стене между камином и дверью: внизу затрещало, и почти одновременно раздался треск в стене, будто замолотили цепами по току. След крота на полу сразу ожил, изогнулся дугой, вполз в верхний угол камина, часть каминной полки обвалилась, и на непогасшие угли посыпались горстями вместе с каленым кирпичом и известкой какие-то поблескивающие желтоватые патроны. Только они толще и длиннее тех, какие Марьянек видел издалека на пастбище во время запретных игр у костра. Взметнулся сноп искр…
Вслед за протяжным гулом как бы десяти одновременно громов вдвое оглушительнее прогремел взрыв, разрушивший нижнюю стену замка, а секундой раньше Агнешка услыхала пронзительный собачий лай и где-то там, за громадой развалин, испуганный хриплый крик: «Марьян! Марьян!» Она так и не сумеет понять, какой рефлекс памяти заставил ее, в ту минуту ослепшую и оглохшую, посмотреть на часы и прийти в ужас не от гула детонации, не от падения стены и не от грохота, послышавшегося снова из верхней части башни, а только от вида стрелок: одна — горизонтальная, другая чуть отклонилась от вертикали — пять минут четвертого. Она видит, как стоявший рядом Семен кидается напрямик на крутую насыпь свежих развалин, окутанных пылью и выползающим изнутри сквозь все щели и пробоины дымом. «Нет, Семен, нет!» — кричит она одними глазами, всем своим отчаянием, а сама уже несется вниз, задыхаясь от колючей кирпичной пыли, бежит сначала в обход, а потом наискось на ту дорогу, которую ее ноги находят безошибочно; она ничего не думает, но знает, куда бежит, хотя потом и не сумеет никогда вспомнить, в какой момент этот рывок пересилил оцепенение страха.
Стена трескается, лопается, обрушивается в новых местах. Повсюду среди грохота и гула встрясок обваливаются разрушенные уже стены. Семен, хоть и взял сильный разбег, застрял, не мог не застрять. Его душит и ослепляет пыль и тяжелый дым, насыщенный сладковатыми гнилыми парами. Он с трудом пробирается по грудам битого кирпича и камня. Снова грохот. Прямо перед ним обрушивается уцелевшая часть крыши над пристройкой. С треском переламываются стропила. Обломанная балка летит вниз, описывая широкую дугу, ударяясь в насыпь то одним, то другим концом. Стена над обвалившейся крышей тоже рушится, и Семен успевает увидеть, что верхняя часть башни повисает над этим свежим проломом вроде аэростата или балкона, лишенного опоры, что в пролете окна видна фигурка или даже две. Он как раз вовремя кидается на груду щебня, падающая сверху балка пролетает мимо него, одновременно он чувствует в левом плече раздирающую боль, чувствует, что вместе с обвалившейся на него тяжестью он ползет куда-то вниз и, придавленный балкой, увязает, словно в ловушке, в каменном углублении. От кирпичной пыли у него слезятся глаза. Сквозь слезы и бурую завесу он смутно видит, что кто-то взбирается по насыпи к нему.
Сборник включает повести трех современных польских писателей: В. Маха «Жизнь большая и малая», В. Мысливского «Голый сад» и Е. Вавжака «Линия». Разные по тематике, все эти повести рассказывают о жизни Польши в послевоенные десятилетия. Читатель познакомится с жизнью польской деревни, жизнью партийных работников.
Для 14-летней Марины, растущей без матери, ее друзья — это часть семьи, часть жизни. Без них и праздник не в радость, а с ними — и любые неприятности не так уж неприятны, а больше похожи на приключения. Они неразлучны, и в школе, и после уроков. И вот у Марины появляется новый знакомый — или это первая любовь? Но компания его решительно отвергает: лучшая подруга ревнует, мальчишки обижаются — как же быть? И что скажет папа?
Без аннотации В историческом романе Васко Пратолини (1913–1991) «Метелло» показано развитие и становление сознания итальянского рабочего класса. В центре романа — молодой рабочий паренек Метелло Салани. Рассказ о годах его юности и составляет сюжетную основу книги. Характер формируется в трудной борьбе, и юноша проявляет качества, позволившие ему стать рабочим вожаком, — природный ум, великодушие, сознание целей, во имя которых он борется. Образ Метелло символичен — он олицетворяет формирование самосознания итальянских рабочих в начале XX века.
В романе передаётся «магия» родного писателю Прекмурья с его прекрасной и могучей природой, древними преданиями и силами, не доступными пониманию современного человека, мучающегося от собственной неудовлетворенности и отсутствия прочных ориентиров.
Книга воспоминаний геолога Л. Г. Прожогина рассказывает о полной романтики и приключений работе геологов-поисковиков в сибирской тайге.
Впервые на русском – последний роман всемирно знаменитого «исследователя психологии души, певца человеческого отчуждения» («Вечерняя Москва»), «высшее достижение всей жизни и творчества японского мастера» («Бостон глоуб»). Однажды утром рассказчик обнаруживает, что его ноги покрылись ростками дайкона (японский белый редис). Доктор посылает его лечиться на курорт Долина ада, славящийся горячими серными источниками, и наш герой отправляется в путь на самобеглой больничной койке, словно выкатившейся с конверта пинк-флойдовского альбома «A Momentary Lapse of Reason»…
Без аннотации.В романе «Они были не одни» разоблачается антинародная политика помещиков в 30-е гг., показано пробуждение революционного сознания албанского крестьянства под влиянием коммунистической партии. В этом произведении заметно влияние Л. Н. Толстого, М. Горького.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборник включены разнообразные по тематике произведения крупных современных писателей ПНР — Я. Ивашкевича, З. Сафьяна. Ст. Лема, Е. Путрамента и др.
В антологию включены избранные рассказы, которые были созданы в народной Польше за тридцать лет и отразили в своем художественном многообразии как насущные проблемы и яркие картины социалистического строительства и воспитания нового человека, так и осмысление исторического и историко-культурного опыта, в особенности испытаний военных лет. Среди десятков авторов, каждый из которых представлен одним своим рассказом, люди всех поколений — от тех, кто прошел большой жизненный и творческий путь и является гордостью национальной литературы, и вплоть до выросших при народной власти и составивших себе писательское имя в самое последнее время.
Проза Новака — самобытное явление в современной польской литературе, стилизованная под фольклор, она связана с традициями народной культуры. В первом романе автор, обращаясь к годам второй мировой войны, рассказывает о юности крестьянского паренька, сражавшегося против гитлеровских оккупантов в партизанском отряде. Во втором романе, «Пророк», рассказывается о нелегком «врастании» в городскую среду выходцев из деревни.