– Ой! – и принялась шарить руками по земле.
– Что ты потеряла?
– Браслет расстегнулся.
Минуты бежали, а часы не находились. Корабль отчалил.
– Не ищи, – сказала Надя.
– Но ведь жалко.
– Я не теряла часов. Ты сердишься?
– Нет, – сказал он.
– А почему ты мне цветов не подарил? Ты хотел, я видела.
– У тебя уже много было.
– Пошли на ступенях посидим. Ступени были теплые, вода черная.
– Я знаю, – сказала Надя, – мы еще дети, но только я никогда не забуду, как ты читал стихи, там, у лунного моря… А ты меня?
– Почему я тебя должен забыть? Ты – вот она, а я – вот он.
– Но ты скоро уедешь. Ты рад, что уедешь?
– Я о седьмом «В» буду тосковать так же, как по Памиру.
– Агей! Я выбросила все цветы, какие мне сегодня подарили! Я выбросила все письма, какие мне присылали… Я знаю, ты будешь жить для науки, а я даже и не думала еще о профессии. Но я тебе обещаю: я вырасту – красавицей. Не для того чтобы все на меня пялились. Я хочу вырасти красавицей для тебя!
Они смотрели в черное, в непроницаемое море, и сердца у них были горячие, и они чувствовали это.
– Знаешь, – сказал Агей, – когда я думаю о будущем, то во мне что-то бьется, словно ищет выхода. И тогда я сажусь читать, решать, чтобы поскорее пришел тот день, когда это неизвестное станет мыслью, явится в словах или в формулах… Я даже дедушке об этом не говорил.
– Ты сделаешь открытие. Обязательно! – сказала Надя. – Я говорила тебе о капитане, чтоб поддразнить… Я тогда еще ничего не знала про тебя, но мне хотелось тебя дразнить, потому что ты не видел, что я – красивая.
– Я – видел.
– Подожди. Я |еще скажу. Я придумала. Мы должны затаиться, будто ты ничего не знаешь обо мне, а я о тебе. А потом мы встретимся. – Она вскочила на ноги. – Прощай, Агей!
И только шорох кроссовок по асфальту.
Агей прислушался к морю, не к тому, что пришлепывало тихими волнами у самых ног, а к тому, что в просторе. Там было величаво, громадно…
