Агент Соня. Любовница, мать, шпионка, боец - [17]

В 1930 году советские экспортеры коммунистической революции нацелились на восток. Чтобы укрепить позиции осажденной Компартии Китая и вести слежку за националистическим правительством, 4-е управление задумало создать новую нелегальную агентуру из шпионов, которые должны были работать под гражданским прикрытием. Одной из них была Агнес Смедли, вторым – Зорге, получивший кодовое имя Рамзай. По приказу Центра он обеспечил себе место китайского корреспондента издания с захватывающим названием “Зерновой вестник Германии” и отправился в Шанхай. За пять месяцев до приезда Урсулы Зорге обосновался в здании Христианской молодежной ассоциации на улице Горячих источников, обзавелся мощным мотоциклом и, как и было условлено, нанес визит Агнес Смедли, чтобы та помогла ему “организовать группу по сбору разведданных в Шанхае”. Агнес с радостью согласилась сотрудничать с Зорге, а потом – с неменьшим воодушевлением и удовольствием – спала с ним.

Разыгрывая роль ненасытного до новостей журналиста, Зорге вступил в клубы “Конкордия” и “Ротари” и пил в компании немецких военных советников Гоминьдана. Немецкое сообщество (“все фашисты, настроенные категорически против Советского Союза”, по оценкам Зорге) горячо приветствовало в своих рядах компанейского новичка, “доброго пропойцы”, приняв его за единомышленника. Агент Рамзай “выпотрошил их, как жирного рождественского гуся”, писал другой советский шпион. Смедли предоставила в его распоряжение свою расширяющуюся агентуру, состоявшую из китайских коммунистов-интеллектуалов, писателей, солдат, ученых, таких как Чэнь Ханьшэн, и молодого японского журналиста Хоцуми Одзаки, который станет одним из самых ценных информаторов Зорге. В городах коммунистам приходилось скрываться, но в отдаленных областях юго-востока они переходили в наступление. В горах Цзянси повстанцы скоро учредят Китайскую советскую республику, автономное государство в государстве. 50 тысяч крестьян-солдат под предводительством Мао Цзэдуна были столь же беспощадны, как и армия националистов, преследуя и казня врагов революции – миссионеров, крестьян-землевладельцев, чиновников и аристократов. Во время своих журналистских командировок во внутренние районы страны Агнес докладывала о кровавом продвижении китайской Красной армии, заявляя, что сама она полна “решимости и ожесточения, как многие китайцы, исходящие ненавистью, готовые сражаться по первому приказу, не испытывающие ни толики сочувствия к удобно устроившимся в жизни, нетерпимые к любому сомневающемуся”.

При помощи направленного из Москвы эксперта-радиста Зорге стал снабжать Центр постоянным потоком сведений о передвижениях националистической армии, ее командовании и вооружении.

Уважая “блестящий ум” Агнес Смедли, в других отношениях Зорге был не столь щедр на похвалу: “Ее достоинства как жены [он имел в виду – любовницы] ничтожны… Одним словом, она была мужеподобна”. Зато Агнес влюбилась в безудержного резидента, которого называла Зорги или Валентино. Их часто видели вместе на его мотоцикле, мчавшем по Нанкин-роуд, эти поездки пробуждали в ней чувство “душевного подъема и эйфории”. В восторженных письмах близким она воспевала достоинства этого “редкого, редкого человека”.

“Я, можно сказать, замужем, дитя, – писала Смедли своей подруге Маргарет Сэнгер, первой активистке, выступавшей за контроль рождаемости. – Не совсем замужем, как ты понимаешь; но он настоящий мужчина, мы равны во всех отношениях – то он помогает мне, то я ему, и мы работаем вместе во всем. Не знаю, сколько еще это продлится, от нас это не зависит. Боюсь, недолго. Но эти дни будут лучшими в моей жизни. Никогда еще не знала я столь счастливых дней, никогда не знала столь здоровой жизни ни в душевном, ни в физическом, ни в психическом отношении. Это и есть полноценность, и когда это закончится, мое одиночество не сравнится с мукой при чтении любовных историй в журналах”. Это непоследовательное письмо – свидетельство противоречивых чувств Агнес. Всякий раз, вербуя нового агента, она оказывала услугу революции и подносила Зорги дар любви. В ноябре 1930 года, получив одобрение Москвы, она передала ему Урсулу, находившуюся уже на седьмом месяце беременности. Много лет спустя Урсула вспоминала свое посвящение в советскую разведку.

Получив заверения Урсулы, что в доме никого нет, если не считать слуг, Зорге осторожно закрыл дверь в гостиную и сел рядом с ней на диван.

– Я слышал, что вы готовы поддержать китайских товарищей в их работе?

Урсула с готовностью кивнула.

Зорге пустился в непродолжительное, но красочное описание колоссальных препятствий, стоящих на пути китайских коммунистов. “Он рассказывал о борьбе против реакционного правительства страны, об ответственности и опасностях, связанных с малейшей помощью товарищам”. Она снова кивала.

Потом он сделал паузу и посмотрел ей в глаза.

– Я прошу вас еще раз все обдумать. Пока что вы можете отказаться, и никто вас в этом не упрекнет.

Урсулу это немного задело. Она же уже заявила о серьезности своих намерений. А в вопросе Зорге подспудно ощущалась угроза: если она согласится играть свою роль сейчас, а в будущем попытается от нее отказаться, ей могут вменить это в вину с самыми неприятными последствиями.