Агент Низа - [5]

Велюровый седобородач сердечно обнял путешественника.

– Вылитый дедушка, ну вылитый же… Разве что блондин, пониже ростом, да нос прямой и глаза голубые. Прости мне небольшую формальность, но при тебе ли, дорогуша, приглашение?

Мефф подал хозяину чек, конверт и листок с адресом. Тот некоторое время рассматривал бумаги.

– Твоего отца звали Леоном, а мать – Абигейль?

Пришелец кивнул.

– Деда ты знал?

– Нет. Вроде, он родом из Европы, но, признаюсь, точно… Что вы делаете?!

Человек в велюре методично рвал поданные ему бумаги, не исключая и половинки чека.

– Все это липа. Называй меня дядей!

Кто думает, что это был конец неожиданностям, поджидавшим Меффа, тот глубоко ошибается. Истинные неожиданности еще только начинались. Бэта предложила «слегка перекусить». Креветки, филейная вырезка а-ля Шатобриан, астраханская икра, коньяки, сыры, фрукты… У путешественника на кончике языка вертелся вопрос: каким чудом дядюшка добывает подобные деликатесы, проживая в такой глуши, однако жизнь научила его задавать как можно меньше вопросов. Сам он, еще до того, как сесть в вагончик, пытался получить в местном буфете что-нибудь пожевать, после долгих уговоров получил бигус, но, когда пробовал заплатить твердой валютой, предупредительный буфетчик решительно отсоветовал ему пользоваться блюдом, учитывая распространившуюся дизентерию, и поделился собственным бутербродом.

Коньяк вызвал нездоровый румянец на эльгрековских щеках хозяина. Дядюшка потчевал гостя, выпытывал о самом разном, об отце, матери. Ужасно опечалился известием, что они уже почили. Интересовался жизнью далекого постиндустриального общества. Мефф расслабился до такой степени, что и сам отважился задать вопрос:

– Вы, дядя, и мой отец были родными братьями?

– Что ты, Меффуля, я – брат твоего дедушки… Ах, какой это был сорванец, столько лет прошло, до сих пор помню его шуточки.

– Так сколько же вам лет? – вырвалось у внучатого племянника.

– Сто сорок два! Но это между нами. По бумагам мне восемьдесят один, чтобы никто не придирался. А то еще телевизионщики нагрянут, какую-нибудь награду за долголетие пришпандорят, а я не люблю, когда обо мне слишком много говорят. Чего это ты там надумала?

Вопрос был обращен к женщине, которая, перестав подавать блюда и разливать вино, стояла посреди избы (пардон, комнаты), чувственно раскачиваясь в такт грустной и раздольной музыке здешних яров, речных перекатов и государственных животноводческих ферм. Путешественник окинул ее коротким взглядом. Его внимание привлекла полоска оголенного тела между юбкой и болеро, чрезвычайно блестящая, искусительная…

– Дочка? – шепотом спросил он дядюшку, а когда тот покачал головой, спросил еще тише: – Может супруга?!

– Супруга, хе-хе! Слышь, Бэта? Меффунчик думает, что ты моя жена. Да я тут в целомудрии живу, как, словом, ксендз. Это моя экономка и все тут!

Цыгане, впрочем, как знать, не успели ли они за стеной расчетвериться в пигмеев, ускорили ритм. Волосы Бэты рассыпались по плечам.

– А может шампанского? – спросил старичок.

Мефф не в состоянии был противиться. Он не мог оторвать взгляда от танцующей искусительницы, а меж их глазами начало проскальзывать нечто наподобие электрической дуги.

– Успеешь еще, успеешь, – хлопнул его по плечу дядюшка. – Я ведь не собака на сене. Нам надо многое обговорить. Кстати, во что ты собственно веришь?

Вопрос был совершенно неожиданным. Мефф заморгал. Что старик имеет в виду? Персональную анкету или допрос?

– Ну, говори, во что веришь? Ты католик, лютеранин, адвентист, буддист, мусульманин, православный? – напирал хозяин.

– Вообще-то я неверующий. Разве что… – пробормотал Специалист по рекламе. – Впрочем, я никогда об этом не думал.

Даже Бэта остановилась, а цыгане за стеной, похоже, затаили дыхание, потому что неожиданно стало тихо.

– То есть, как? Не веришь в бога? Мефф покачал головой.

– А в дьявола? Мефф рассмеялся.

– В дьявола теперь даже дети не верят. На дворе двадцатый век. Люди летают в космос. Иногда даже возвращаются. Есть атомная бомба, кибернетика, свободная любовь и ООН. Мы освободились от предрассудков и суеверий. Наука, наука – это все.

– Ты слышишь этого фрукта, Бэта? – рассмеялся старец. – Он не верит в сатану. Он, понимаешь ли, ни во что не верит!

Женщина подхватила своим глубоким альтом. Путешественник почувствовал себя по-дурацки. Может не следовало признаваться в атеизме?

Хозяева наконец отсмеялись, оркестр возобновил концерт. Выстрелила пробка от шампанского. Мефф надеялся, что наконец-то они перейдут к финансовым вопросам, но дядя все время возвращался к одной и той же теме.

– Отсюда я делаю вывод, что проблемы религии тебе абсолютно неведомы?

– Ну, не совсем уж. Как вы, вероятно, знаете, у нас в каждом отеле имеется библия. Бывало, от бессонницы, почитывал… Кое-что знаю.

– А что тебе ведомо о манихействе? [1] – пал конкретный вопрос.

– Мани… чём?

– Он ничего не знает, – принялся бормотать себе под нос старик, – впрочем, что может знать современный молодой человек, дитя Маркса и кока-колы? Читал ли он Оригена, святого Августина? Или хотя бы Заратуштру, куда там…

Свежеиспеченный племянник снова вперил очи в Бэту. Несколько застежек болеро расстегнулись, приоткрывая таинственный грот между острыми и ядреными грудками. Вращение ее вздымало платье все выше, являя полную готику ног, однако свод строения по-прежнему оставался в глубокой тени.