Агата Кристи: Английская тайна - [45]

Единственный человек, который мне дорог сегодня, это ты. Я по-настоящему люблю тебя… Никогда не покидай и всегда люби меня, милая».

Теперь, когда Арчи больше не летал. Агата меньше тревожилась за него и, быть может, была благодарна его синуситу, считая, что он спас ему жизнь. Но, как написал один военный историк: «Война 1914–1918 годов была артиллерийской войной: артиллерия побеждала в бою, артиллерия наносила самый большой урон живой силе, причиняла самые страшные ранения и порождала самый сильный страх».[116] А Арчи, как свидетельствует его послужной список, был храбрым солдатом. Тетрадь фиксирует его «Продвижения и пр.» — например то, что он четырежды упомянут в донесениях (генералом сэром Джоном Френчем в октябре 1914 года), получил орден «За выдающиеся заслуги», орден Святого Станислава 3-й степени («Такой красивый, что я сама не отказалась бы носить его», — писала Агата) и закончил войну полковником.

Иными словами, он честно выполнил свой долги нахлебался. Но по возвращении домой в сентябре 1918 года — чуть раньше окончания войны, поскольку был назначен в министерство военно-воздушных сил, — Арчи был жив, здоров и внешне нисколько не изменился. Для Агаты это было просто чудом («О, как рукоплещут верные жены, когда на побывке встречают мужей».) Ей не было необходимости — да и не хотелось — задумываться глубоко. Лишь после Второй мировой войны, затронувшей ее гораздо меньше, она по-настоящему осознала, чем в действительности была Первая для таких людей, как Арчи. В романах «Берег удачи», «В 4.50 из Паддингтона» и вестмакоттовском «Роза и тис» она пристально рассматривает проблему послевоенной жизни солдата. Терзаемый душевными муками Дэвид Хантер, потерянный мальчик Брайан Истли, очаровательный прагматик Джон Гэбриэл — все эти образы были созданы после 1945-го, и в каждом из них есть что-то от Арчи: все они знают, каково это: ложиться и вставать с мыслью о смерти, постоянно чувствовать ее интимную близость, словно она жена, — а потом вернуться в мир, который с благодарностью ждет твоего возвращения, вернуться к себе самому, прежнему. Только позднее Агата поняла, какое чудовищное напряжение несли в себе эти мужчины, а в 1918 году она лишь смутно догадывалась об этом.

Созданный ею в «Таинственном происшествии в Стайлсе» персонаж — капитан Гастингс — демобилизован по ранению, но, по сути, война присутствует в романе лишь где-то на заднем плане. Агата писала его в 1916 году, в промежутках между работой в госпитале и приездами Арчи в отпуск. То, что даже тогда она испытывала потребность писать, само по себе великая загадка, вызывающая восхищение. Тем не менее эта почти совершенная вещь явилась почти из ниоткуда.

Впрочем, до некоторой степени это объяснимо. Агата писала практически всю жизнь. К тому времени она уже закончила роман «Снег над пустыней», в котором просматриваются особенности ее будущих детективных сочинений (несмотря на слабую композицию, что было плохим предзнаменованием). Агата обожала «Тайну желтой комнаты» Гастона Леру, «Убийство на улице Морг» Эдгара Аллана По, рассказы Лебланка об Арсене Люпене и, разумеется, Конан Дойла. В начале XX века детективный жанр был в моде, поэтому не так уж трудно представить себе, что умная девочка могла захотеть испытать себя в нем. А кроме того, существовал «фактор Мэдж» — вечный раздражитель для честолюбия Агаты. Согласно ее «Автобиографии», сестры обсуждали незадолго до того опубликованную «Тайну желтой комнаты» и Агата сказала, что хотела бы написать детективный рассказ, на что Мэдж ответила, что тоже подумывает об этом, однако не верит, что Агата преуспеет в своем начинании. «И все же мне хотелось бы попробовать». — «Спорим, что у тебя ничего не выйдет».

Роман Леру появился в 1908 году, так что если на самом деле это он заронил семя в душу Агаты, то потребовалось восемь лет, чтобы оно проросло и цветок расцвел. Но весьма вероятно, что главным импульсом послужило желание сделать то, чего не сможет сделать Мэдж: как это было бы приятно!

Потом была работа в торкийской аптеке, подтолкнувшая Агатино воображение в новом, вполне конкретном направлении. В 1916 году, оправившись после тяжелой инфлюэнцы и вернувшись на работу, она обнаружила, что при госпитале открыта аптека, одной из руководительниц которой является ее подруга Эйлин Моррис. Казалось весьма разумным перейти туда: при жалованье шестнадцать фунтов в год рабочий день там был короче, чем в госпитальных палатах, а у Агаты хватало домашних обязанностей (бабушка требовала больших забот, а в доме теперь оставались лишь две престарелые служанки). Вообще-то сама Агата предпочитала работу медсестры аптечному делу. Когда доходило до химии, то по сравнению с Эйлин, обладавшей научно организованным складом ума, Агата чувствовала себя не совсем состоятельной: в 1917 году она получила лишь «удовлетворительно» на экзамене по практической фармакологии, который сдавала в Лондонском обществе аптекарей.

Но при том что принципы провизорской работы казались ей трудными для понимания, а практика утомительно-монотонной, было в этой профессии нечто, что по-своему привлекало ее. Ее интересовали люди. Она сразу же заметила, что врачи выписывают лекарства скорее в соответствии с собственными идеями, нежели с индивидуальными нуждами пациентов (в ее книгах доктора зачастую описываются отнюдь не лестно: слишком много она их перевидала, чтобы восхищаться ими).