Африка африканеров - [71]

Мир этих людей очень привлекателен, но вместе с тем исполнен неврастении и патетики, они много пьют и часто переживают запутанные трагические любовные истории, которые перемежаются визитами к психиатру. По ночам они встречаются на квартирах, где собраны картины и скульптуры африканских художников, открытых группой под названием Союз артистов, борющейся против апартхейда в искусстве, и ведут бесконечные споры, то и дело вспоминая людей, которые теперь либо в Лондоне, либо под домашним арестом, либо в тюрьме. Манделу они называют не иначе как Нельсон, Роберта Решу, одного из руководителей АНК, с ним я познакомилась еще в Алжире, — Роби, очень часто повторяются имена Юсуфа и Ямины (речь идет, как я потом поняла, о семье Качалиа, лидера индийцев, живущего под надзором в Йоханнесбурге), а также Винни, жены Манделы, поразительной красоты женщины, она живет под надзором в Совете и никак не может добиться разрешения повидать мужа на о-ве Роббен.

Мир этих людей (если не считать роскоши и необычайно высокого жизненного уровня) напоминает мне хорошо знакомую среду тех, кто помогал в свое время ФИО[70], где добро уживалось со злом, а политический выбор определялся порою чертами характера.

Хотя надо сказать, как и во время войны в Алжире, люди, весьма поверхностные на первый взгляд, оказываются способными на истинный героизм. А это необходимое качество для белого человека, если он хочет бороться в одних рядах вместе с цветными. Часто, получив приглашение в роскошное поместье неподалеку от столицы, я замечала, что кто-то из членов семьи находится под домашним арестом или под надзором. Здесь, в этой стране, беззаконие, чрезвычайное положение стали такой обыденной вещью, что люди привыкли относиться вполне спокойно к этому странному «миру», удивительно похожему на войну. Часто я думаю о том, что стало бы со мной, если бы в моей стране происходило то же самое, если бы правительство прибегало к гем же методам в борьбе со своими противниками. И я поняла: жизнь моя была бы разбита, потому что знакомые мои оказались бы под домашним арестом, а лучшие друзья — в тюрьме…

Министр юстиции ЮАР официально заявил о том, что под домашним арестом находится четыреста тысяч человек. Теперь их, должно быть, больше. Существуют различные виды домашнего ареста, к примеру, это может касаться лишь посещения больницы или же действительно превратиться в самый настоящий домашний арест, когда человеку вовсе не разрешается выходить из дому.

Как объясняет мне двадцатилетняя студентка, которая принимает меня на кухне (в доме гости, а она имеет право говорить лишь с одним человеком), тем, кто живет под ограничениями домашнего ареста, запрещается посещать какие бы то ни было сборища[71], состоять в одной из тридцати пяти организаций, попавших в список подрывных, даже если они и не объявлены вне закона, как, например, Индийский конгресс, в профсоюзе или-любой другой организации социальной взаимопомощи, которая пришлась не по вкусу Форстеру. Те, кто находится под домашним арестом, не имеют права ни встречаться друг с другом, ни переписываться. (Помню, как испугалась одна молодая женщина, с которой мы шли по улице, когда навстречу нам попался такой же, как она, человек «вне закона» и улыбнулся ей. Она уже видела себя, да и меня вместе с ней, на о-ве Роббен.) Ни статьи их, ни просто устные заявления не могут быть напечатаны в газетах. Они не имеют права менять местожительство и обязаны каждую неделю отмечаться в полиции[72].

— Фантазиям такого рода нет предела, — продолжает свой рассказ девушка. — Все подчиняется капризам Балтазара Форстера. Одним не положено выезжать за пределы Трансвааля, другим — определенного квартала, третьи попадают под надзор на двенадцать часов, иногда больше, иногда меньше.

Многое зависит от рода деятельности каждого. Если человек работает или учится в университете, как я, например, он не имеет права появляться в школах и на факультетах, а тем более обучать кого бы то ни было, даже своих детей. Если ты профсоюзный деятель, то не должен появляться на заводе или любом другом предприятии. Журналисту не положено находиться в помещении газеты или типографии. Условия домашнего ареста зависят от района, в котором человек живет. Продолжительность такой меры наказания колеблется от двух до пяти лет. Хотя практически это не имеет никакого значения: как только кончается один срок, тут же назначается другой. Об отмене приказа о домашнем аресте и речи быть не может, ведь ни суда, ни следствия, ни обвинительного акта — ничего этого не было. Такой властью Форстера наделил закон от 1950 г. о подавлении коммунизма. Люди, осужденные на домашний арест, ни в чем не виноваты. Иначе им предъявили бы какое-то обвинение. Вся вина их состоит лишь в том, что они против апартхейда. А это карается законом.

Я спрашиваю мою собеседницу, за что же покарали ее?

— Не знаю, — отвечает она. — В один прекрасный день моим родителям принесли приказ из полиции о том, что я нахожусь под домашним арестом. Наверное, потому, что в университете я жила в одной комнате с девушкой, которая дружила с африканскими студентами. И потом я была против апартхейда в университетах, гак же как и мой отец, он преподаватель. Этого вполне достаточно.