Африка африканеров - [65]

Не один раз уже она задает все тот же вопрос: «Вы не испугались прийти в африканский квартал?» Я отвечаю, что нет, тогда она берет меня за руку и говорит: «Ведь мы не такие уж дикие, правда?» Она шьет, чинит одежду. Из соседних мастерских к нам спешат другие портнихи. Все они одеты по-европейски, я бы даже сказала с некоторой изысканностью, и прекрасно говорят по-английски. Я заметила, что большинство африканцев говорит на нескольких языках, кроме своего племенного они знают и другие африканские языки, да к тому же еще английский и африкаанс.

Поговорили немного об условиях их жизни. Раньше они жили в Като Маноре, который в те времена не был бидонвилем, то был африканский квартал в центре Дурбана, — конечно, бедности хватало, но, так же как в Софиатауне и Йоханнесбурге, там было несколько улиц с африканскими магазинами и маленькими фабриками. «А теперь всех переселили в две большие локации неподалеку от Дурбана. Кого в Ква Машу, кого в Умлази. В Ква Машу никто не имеет права владеть собственным домом, можно лишь снимать жилье у муниципального совета, и все-таки там лучше, чем в Умлази, где всем заправляет правительство Претории. Вообще власти хотят слить обе эти локации с крестьянским резерватом в Ндведве, объединить их территорию и создать банту-стан. Тогда нам совсем запретят ездить в Дурбан. Мы станем «гражданами нового бантустана».

Прощаясь с ними, я обещаю вернуться. В ответ они, как все африканские женщины, ласково кивают головой и говорят: «Да вы просто чудо!»

Вооружившись планом, который они мне нарисовали, я отыскала наконец индийский квартал, муэдзин уже звал правоверных на молитву. Нескончаемая тоскующая нота растворилась в сиреневых сумерках, и я с грустью вспомнила других муэдзинов на другом конце континента…

Семья Гулана состоит из его родителей, братьев и сестры; все они живут и работают вместе. Семья мусульманская, и потому женщины носят не сари, а шаровары и поверх них платье, на улице закрываются чадрой. «Мы не сможем поужинать с вами в ресторане или зайти к вам в отель, — говорит отец и, помолчав, добавляет с иронией: — Разве что попробовать проскользнуть черным ходом». Решили, что я поужинаю у них.

Дом их находится километрах в двадцати от города, в специальной зоне. Хотя налогов индийцы платят не меньше, чем белые, в муниципальном совете Дурбана у них практически нет ни одного представителя (то же самое происходит в других провинциях), и потому в кварталах, где они живут, улицы немощеные и нет никакого освещения. Но, в отличие от африканских локаций, в индийских кварталах нет и колючей проволоки, и полицейских постов на всех четырех углах отведенной им территории.

Дом у родителей Гулана очень большой и красивый. Мебель здесь из Кашмира, всюду восточные ковры, а чтобы содержать все это в порядке, в доме есть двое африканцев. Во время обеда (рис с острым соусом кари и минеральная вода) я поняла, что в семье противоборствуют две точки зрения. Отец и старший сын готовы пойти на компромисс с правительством при условии, что им позволят вести свои дела, тогда как младший сын и двое его двоюродных братьев, которые ужинают вместе с нами, подобно Гулану выступают против всякого компромисса: они сторонники Индийского конгресса и вооруженной борьбы вместе с африканцами.

Отец одобряет создание Национального индийского совета, в состав которого входит двадцать один представитель, это все видные деятели индийского общества, но назначает их белый министр по делам индийцев, он-то и является президентом совета. У совета практически нет никаких полномочий, ему позволено лишь «консультироваться» с Фервурдом.

— Начинание это до того не понравилось индийцам, — рассказывает молодежь, — что в 1963 г. женщины устроили массовую демонстрацию в Претории. Полицейские спустили на них собак.

— Мы ведь не то что африканцы, — вступает в разговор отец. — Нам не нужны депутаты в парламенте. Нам нет дела до политики. Лишь бы оставили нас в покое. И дали возможность жить и работать. Только теперь это почти невозможно.

Когда отец ушел, молодежь посвятила меня в свои дела. Я узнала, что большая часть интеллигенции, студентов и рабочих — за революцию[64].

— У нас нет будущего, — рассказывают мои собеседники. — Закон об образовании для индийцев запрещает нам выбирать профессию по душе.

Один из них, самый молодой, говорит:

— Я хотел стать инженером, но для индийца такая профессия вещь недостижимая. Хотя нашему обществу очень нужны специалисты, техники. У индийского рабочего класса, кстати, высококвалифицированного, нет возможности подняться выше определенного уровня, это запрещено законом о резервировании работы. Его хотят превратить в подсобную рабочую силу для обрабатывающей промышленности.

Они рассказали мне (этого я не знала), что для индийцев не введено обязательное образование; школы же должны строить сами родители. И если среди индийцев так много образованных людей, то в этом исключительная заслуга коранических школ и разного рода учебных заведений, построенных на средства индийского общества.

Я спрашиваю, что мои собеседники думают об АНК, как они относятся к Союзу конгрессов и принятию Хартии свободы.