Африка африканеров - [64]

Бота объясняет мне, что промышленникам, которые согласятся перенести свои заводы, государство возместит убытки.

— В любом случае они не прогадают, — говорит он, — потому что банту будут ходить по утрам на завод, расположенный у самой границы зоны белых, а по вечерам возвращаться к себе в локацию. Никаких расходов на транспорт. Да и дома в таких локациях, как Умлази, будут сдаваться недорого, так что заработную плату можно понизить.

На мой взгляд, им не следовало бы брать плату за квартиру и выдавать заработную плату. Достаточно было бы кормить их просом два раза в день, и сходство с Освенцимом не оставляло бы сомнений.

На прощание я спрашиваю Боту, который снова повторяет мне, что различные группы африканцев не могут жить вместе, я спрашиваю его, не собирается ли он и для африканеров тоже создать разные зоны? Он глядит на меня, не понимая. Тогда я ставлю вопрос иначе: «Кем были африканеры лет двести-триста назад?» И так как он опять не понимает, я напоминаю ему, что одни из них приехали из Голландии, другие из Германии, третьи из Франции. Он усмехнулся.

— Да, но ведь все они белые.

Я провела в Натале три недели и поняла, что в противоположность разглагольствованиям правительства индийцы отнюдь не привилегированное общество, вечно враждующее с африканцами. Мне показалось, что 80 % индийцев Наталя живут в крайней бедности.

Индийцы появились в Южной Африке в 1860 г. В то время семь тысяч англичан, живших в Натале, искали рабочую силу для своих сахарных плантаций. Они искали ее повсюду, в разных концах земного шара. Но так никого и не нашли и вынуждены были заключить соглашение с британским правительством в Индии. Первые индийцы, прибывшие в Южную Африку, собирались провести там всего несколько лет, правительство Наталя обязывалось бесплатно репатриировать их домой. Плантаторы, постоянно нуждавшиеся в рабочей силе, предложили индийцам принять южно-африканское гражданство и получить таким путем право на приобретение земли. Но обещания своего не сдержали. Индийцев попросту обратили в рабство. Чтобы освободиться, им надо было выплачивать годовой налог в размере двадцати пяти фунтов стерлингов. Условия их жизни были настолько тяжелыми, что Ганди, приехавший из Индии, чтобы урегулировать конфликт между рабочими и правительством колонии, остался в Натале и организовал Индийский конгресс.

У индийцев никогда не было права голоса, и если у них нет пропусков, то это вовсе не значит, что они свободно могут перемещаться из одной провинции в другую без специального на то разрешения, кроме того, они вообще не имеют права на въезд в Оранжевую провинцию.

Гулан, с которым я познакомилась в Йоханнесбурге, дал мне адрес своей семьи, и, освободившись от докучливой спутницы, я стала разыскивать его родных.

Отец Гулана принадлежит как раз к самой незначительной категории обеспеченных индийцев, беда лишь в том, что большой гараж, который он содержит в центре города, у него могут отобрать в любое время.

В пяти минутах от огромных современных билдингов в центре Дурбана глазам открывается совсем иной город, с минаретами, серебряными куполами, шумными улицами, мастерскими, где кустари чеканят золото и серебро, выделывают кожи, кроят шелк. Это совсем другой мир, благоухающий пряностями, благовониями и самыми разнообразными сладостями.

И, наконец, человеческая толпа на тротуарах: ребятишки, прекрасные, словно старинные бронзовые статуэтки, снующие между группами людей, невообразимо красивые мужчины с удивительно благородными лицами, женщины со скользящей походкой, изысканно задрапированные в многоцветные сари, поразительно прямо несущие свою изящную голову.

А на дороге в невероятном беспорядке смешались роскошные автомобили, за рулем которых сидят женщины в чадре, ручные тележки африканцев, доверху нагруженные овощами, стройные африканки с грузом на голове и что-то вроде колясок, которые толкают рикши-зулусы с гигантскими головными уборами, сооруженными из рогов зебу, шкур леопарда и страусовых перьев.

Город индийцев настолько велик, что я заблудилась, и, думая, что попала на индийский рынок, очутилась на рынке африканцев, рядом с которым находится бидонвиль Като Манор. Я заметила, что, кроме меня, вокруг уже давно нет белых, но, не привыкнув еще в полную меру к апартхейду, не увидела в этом ничего предосудительного.

Пробираюсь по запутанному лабиринту маленьких темных улочек, вдоль которых тянутся мастерские африканских умельцев, взирающих на меня с изумлением. Вхожу в какой-то просторный туннель, где полуобнаженные мужчины, прикрытые леопардовыми шкурами, меняют друг у друга стрелы и звериные шкуры. Меня теснит толпа, которая уже не так поспешно расступается на моем пути. В конце концов я очутилась у какой-то решетки, огораживающей обширное пространство, где сотни мужчин пьют прямо из бидонов «пиво банту». Большинство из них пьяны и, опустошив бидоны, швыряют их в воздух. Подхожу к двери. Какой-то мужчина делает мне знак, давая понять, что хочет пригласить меня выпить. Поколебавшись, я принимаю приглашение. Мне не удается пить из бидона. Тогда мужчина достает целлофановый пакетик и наливает в него немного пива, — так гораздо удобнее. Я пробую: вкус какой-то странный, кислый, довольно противный. Не чувствуется никакого алкоголя. В этот момент чья-то рука тащит меня назад. Это африканка, она торопливо вывела меня на улицу. «Из какой вы страны?» — спрашивает она по-английски с материнским видом. «Француженка», — отвечаю я. Она сообщила, что следит за мной с самого начала, как только я вошла на африканский рынок, потому что сразу поняла, что я «очень неосторожна». «Сумка у вас открыта», — добавила она с упреком. Я спрашиваю, зачем она шла за мной. «Оберегала вас, — отвечает она. — Белые сюда никогда не заглядывают. Да и потом там, куда вы зашли, одни мужчины. Даже африканские женщины и то туда не ходят».