Африка африканеров - [29]

Беседую с молодым мастером, метисом. В Кейптауне, где законы апартхейда не касались в такой степени метисов, работу электриков, маляров, плотников могли выполнять не только белые. Теперь это случается все реже и реже. Мастер, о котором идет речь, работает на заводе десять лет, он руководит электромонтажными работами и получает всего сорок фунтов стерлингов в месяц (пятьсот шестьдесят франков), тогда как белый, выполняющий такую же работу, получает тридцать фунтов стерлингов в неделю (тысячу шестьсот восемьдесят франков в месяц).

Дикерсон говорит мне: «С метисами все в порядке, они входят в профсоюз». Я спрашиваю молодого мастера, как называется его профсоюз. Под пристальным взглядом босса он опускает глаза и нехотя отвечает:

— Профсоюзы небелых не признаются законом. А в профсоюзы белых нас не принимают. Но мы заключили коллективное соглашение сроком на три года.

Позже, воспользовавшись тем, что мои спутники отошли подальше, я спросила мастера, есть ли какой-нибудь смысл в этом соглашении.

— Никакого, — ответил он. — Говорить о своей работе мы можем, но при одном условии — не бастовать. Если начнется забастовка, соглашение потеряет всякую силу. Кроме того, обсуждать рабочие вопросы можно только в рамках закона о резервировании работы.

Я торопливо спрашиваю его, много ли рабочих состоит в САКТУ, многонациональном профсоюзе?

Он испуганно смотрит на меня. Я говорю ему, что на меня можно положиться. «Всех, кто входил туда, арестовали», — говорит он и возвращается к своим делам. Я догоняю остальных, и мы идем в столовую, где можно пообедать за десять центов (семьдесят сантимов): тарелка риса, рагу, пирог из проса. Нам предлагают попробовать. Проглотить хотя бы кусочек такого пирога нет никакой возможности, по виду и на вкус он скорее похож на скверного качества клей. «Восхитительно», — шепчет в упоении ирландка. Я советую ей захватить несколько кусков, чтобы полакомить своих внуков.

Управляющий рассказывает, что метисы превосходные работники.

— Конечно, — подтверждает Дикерсон, — это не то что недалекие банту[34].

Немецкий промышленник из нашей группы настойчиво уговаривает нас посетить фарфоровый завод, наполовину немецкий, наполовину южно-африканский, акционером которого он состоит. «Вы увидите, мы делаем более тонкий фарфор, чем в Люневиле. Раньше завод этот принадлежал французам, тогда он выпускал всего сто двадцать тонн продукции в день. А у нас он выпускает сто восемьдесят тонн». Что правда, то правда, только есть одно «но»: у французов работали взрослые люди. А немцы внедрили новый метод: они приняли на завод четыреста подростков-метисов (многим из них не исполнилось и пятнадцати лет), которые своими детскими руками работают с невероятной быстротой.

Мы посетили завод, там стояла чудовищная жара.

И пока немцы превозносили достоинства германской организации труда, я успела побеседовать с девочками, вдыхающими гипсовую пыль за мизерную плату — пять фунтов стерлингов в неделю (семьдесят франков). Они работают по девять часов и обязаны ежедневно делать две тысячи чашек. Если им удается сделать на тысячу больше, в конце недели им прибавят лишний фунт стерлингов. Живут они далеко в резерватах, некоторым из них приходится каждый день тратить по три часа на дорогу. Две комнаты без всяких удобств стоят в неделю фунт стерлингов (четырнадцать франков), в них набивается по меньшей мере человек десять.

Голландка рассказывает, что у нее в стране рабочий за ту же работу получает в четыре раза больше.

— Работают девочки хорошо, — говорит немецкий инженер. — За три дня они успевают столько всего усвоить, белому и за год такого не осилить.

В соседнем цехе рабочие-африканцы делают тарелки. Чтобы заработать пять рандов в неделю (т. е. тридцать пять франков), им положено сделать за день пять тысяч тарелок.

— Зато, — говорит толстый немец, — жилье у них бесплатное, они живут в лагерях, как рудокопы Ранда.

— А знаете, на что они употребляют деньги? — вопрошает Дикерсон. Ну, конечно, опять старая песенка. — Они отправляются в Транскей и покупают несколько жен.

Все громко хохочут. Я гляжу на добрые печальные лица рабочих, которые, верно, не виделись со своими женами и ребятишками по меньшей мере год, они, должно быть, поняли то, что сказал Дикерсон.

— В Германии, у Розенталя в Баварии, — продолжает свой рассказ силезец, — рабочий за два часа зарабатывает столько же, сколько банту получает в неделю. Так что для нас это огромная экономия, и прибыль мы получим немалую. В ближайшее время мы собираемся построить в Претории завод, который будет в два раза больше этого.

Надо было видеть, как заблестели глаза предпринимателя, когда он размечтался о немецких заводах в Южной Африке, о собственных резерватах и всех этих лагерях, которые так похожи на Освенцим…

Сегодня Дикерсон пригласил меня на свою ферму в Сомерсет-Уэст, расположенную на берегу Индийского океана. «О, совсем крохотная ферма, виноградники, апельсиновые деревья, человек двадцать рабочих, вот и все».

Сажусь на поезд в Кейптауне. Вокзал, очень современный, находится в самом центре города на Эддерли-стрит. Осторожно фотографирую несколько табличек, свидетельствующих о законах апартхейда в действии: «Для белых», «Для небелых». Навязчивая идея, которая каждый день находит все новые и новые объекты: уборные, газетные киоски с двумя кассами — одна для белых, другая для цветных.