Афганский дневник - [40]

При всем том авиаторы самые взыскательные к журналистам люди: не дай бог перепутать в очерке элерон с элевоном или кнопку триммера с самим триммером! Засмеют, полтора года будут показывать друг другу газетку или журнал: какую муру, мол, печатают, чокнулись совсем! Обиды, в общем-то, справедливые, но подставляться под насмешку лишний раз не хочется, почему и перехожу от небесных встреч к земным, болев подробным и выверенным.

Грохочет, гудит в день учебных полетов военный аэродром. Время» от времени за одним из стоящих на краю бетонки афганских истребителей вспыхивает пламя двигателей. Огонь из сопла бьет в стальной закопченный трамплин отбойника, уходит вверх, плавит воздух, в котором искривляются антенные мачты, ангары, близкие заснеженные горы. Крутятся локаторы, снуют автомобили-заправщики, поднимаются и садятся вертолеты. Торопливая, шумная, горячая, а в общем-то обыденная для военных авиаторов жизнь.

…За этим летчиком я «охотился», еще не установив ни его фамилии, ни звания, ничего о нем не зная, потому что этого летчика пока еще не было, но появиться он должен был обязательно. Сутки назад слышал в штабе, что один из наших транспортных вертолетов совершил вынужденную посадку далеко и высоко в горах, сел почти на вершине в снежный котлован, похожий на кратер вулкана, и после приземления повалился на бок. Экипаж жив, но ситуация сложная: не взлетишь, рядом не сядешь, на сотни километров вокруг — угрюмые, труднодоступные горы. Выслали пешую спасательную группу, но пробивается она медленно: на высоте ветер и тридцатиградусный мороз. Сбрасывать экипажу грузы нельзя: снег на склонах после посадки опасно сдвинулся.

Все же послали пару вертолетов, они долго кружились над вершиной, один даже попытался сесть. Вихрь от лопастей взметнул облако снега, ослепил летчиков — с тем спасатели и улетели.

Вот почему я поспешил из штаба на этот раскинувшийся у подножия гор аэродром. Ведь именно здесь служат товарищи потерпевшего аварию экипажа. Конечно, сесть в котлован невозможно, но разве авиаторы оставят друзей в беде? Стольких афганцев в этих горах выручили, неужели не выручат своих?

Поспешил, но все же чуток опоздал. Приземлившийся десятком минут раньше вертолет пилотировал именно тот, кому удалась-таки рискованная посадка, — подполковник Владимир Павлович Апполонов. Мчавшаяся на моих глазах по взлетной полосе от командно-диспетчерского пункта санитарная машина везла спасенный экипаж вертолета. А невысокий, медленно идущий от вертолета пилот в синем линялом комбинезоне, со шлемофоном в бессильно опущенной руке как раз и был Апполонов.

Догоняю его почти у ангаров, спрашиваю, как удалось сесть в котловане.

— Не знаю. Там невозможна была посадка. Сам не верил, что сяду. — Владимир Павлович извинительно, слабо улыбнулся: — Простите, сейчас не могу разговаривать, переволновался. Приходите завтра, все расскажу.

Успеваю заметить, что подполковник немолод, лицо широкое, морщинистое, с доброй, видимо, но сейчас неотчетливой, вымученной улыбкой. И все же за усталостью проглядывает волевая энергия, эмоциональность.

Встретились на следующий день в домике-общежитии летного состава неподалеку от аэродрома. Апполонов лежал на солдатской койке в маленькой комнате, где возле окна едва помещался стол со стулом, а вся остальная площадь была занята железной, обложенной камнями печкой с трубой, раскрашенной под березу. Над кроватью висели вырезанные из бумаги снежинки и детский рисунок акварелью: румяный, в чалме Дед-Мороз.

Подполковник листал детектив. Из-под матерчатой выцветшей синей летной куртки выглядывал воротник коричневого свитера, грудь и ноги были укутаны фиолетовым армейским одеялом, выглядывали только ступни в грубых шерстяных носках.

— Не поверите, но простудился впервые в жизни. Ни разу меня доктор от полетов не отстранял. А тут такое дело… Ничего, денек погреюсь и буду как новенький.

Друзья Апполонова уже сообщили мне, что температурящий Палыч все же прибегал утром на вертолетную стоянку, проверил машину и уж только после этого снова отправился хворать.

А вчера в горах он действительно сделал невозможное. Честно говоря, нарушил все инструкции, поэтому не буду расписывать технологию того полета и той посадки [(хотя в блокноте она у меня на всякий случай сохранена). Всего одна деталь: двадцать шесть минут вертолет Апполонова стоял на двух точках опоры — острых камнях, и лопасти крутились в полуметре от скалы. Из-за этого полуметра машину приходилось не просто удерживать горизонтально, а даже отклонять назад. Топливо в баке тоже слилось на одну сторону, и приборы показывали «ноль». Вот такой была эта посадка.

— Если напрямик, то я не из храбрецов, — говорит Апполонов. — В горах летать страшновато. Когда в шестидесятом году переучивался с истребителя на вертолетчика, то поначалу старался не напрашиваться на сложные вылеты. Начинал с холмика, с сопки, до настоящих же гор много позже добрался!..

По-разному складываются судьбы профессиональных военных. Иные офицеры проводят всю службу в одном-двух недальних гарнизонах. Правда, таких офицеров меньшинство. Большинство же кочуют по стране, меняют гарнизоны, климатические и часовые пояса, общежития и квартиры, начальников и подчиненных, друзей и недоброжелателей. И самая кочевая судьбина, пожалуй, у вертолетчиков. Особенно у тех, кто, как Апполонов, летает на транспортных машинах. Эти люди помимо боевой учебы в местах постоянной службы бороздят небо в разных углах страны, помогая народному хозяйству, выручая население в дни стихийных бедствий. Перелетают они порой и границы дружественных, попросивших помощи стран: там ведь тоже бывают стихийные бедствия, ответственные стройки, сложные ситуации…