Афганский дневник - [39]

Мне дали шлемофон с ларингами, слышу в наушниках переговоры Красиёва с ведомым вертолетом и руководителем полетов:

— «Ромашка»… запуск группе.

Очень медленно пошли лопасти, на третьем обороте начали подрагивать и приподниматься, через несколько секунд вместо лопастей замелькали только их тени.

— Контрольная!

Вертолет оторвался от земли, повисел на малой высоте, снова опустился, рванулся вперед по железным секциям. Потом кабина как бы нырнула вниз это был взлет, уже не контрольный, а настоящий.

— В стороночку отойди, — попросил Красиёв ведомого.

— Добре. Отошел, — откликнулся тот.

Сижу на табуретке между Красиёвым и правым летчиком — молодым усмешливым красавцем лейтенантом Игорем Степновым («Ты, конечно, Игорек, лучший правый летчик в ВВС, но не забывай, что сделал тебя таким твой родной командир», — говорил Красиёв Степнову, когда я переписывал в блокнот состав экипажа). Капитан Швыдкий сразу уткнулся в карту, сплошь коричневую. Высовываясь из своего стеклянного штурманского закутка, он оказывался на уровне педалей управления, рядом с ботинками летчиков, просунутыми под резиновые ремешки.

Что и говорить, полет над горами очень красив. Мерцает рассеченное лопастями солнце, тяжелый вертолет гудит, дрожит, укачивает, горы на горизонте кажутся цементными, а под нами — коричнево-красными, по низинам и невысоким хребтам тянутся белые тропы. Очень эффектны и летчики. Степнов на фоне солнечного окна вообще выглядит живым памятником в честь героев афганского неба. Красиёв в полете отбросил солидную медлительность — то повернется к радисту, то запросит бортмеханика из грузового салона, потом, отстегнув ларинги, прокричал что-то вниз Швыдкому. Валентин в ответ заулыбался, стукнул себя кулаком в грудь, приподнял коричневую карту, ткнул в нее для наглядности пальцем.

После посадки спросил Валентина, что кричал ему командир.

— Что он маршрут и без карты назубок знает, нечего мне, мол, копошиться. «Разберись, — кричит, — лучше со своими бумагами» Я ведь секретарь партийной организации, бумаг действительно много скопилось.

Совпало, что в день, когда мне еще раз нужно было перебазироваться, экипаж Красиёва вновь направили на северо-восток, и я опять летел с ними, но опять же после посадки они быстро взлетели, и мы не успели поговорить подробнее. Встретились и в третий раз, в другом углу страны. Швыдкого в экипаже тогда не увидел: допекли-таки секретаря бумаги.

— …Все перевозим да перевозим, а к нам никто не взглянет, никто про нас не напишет.

Грустную эту жалобу высказал при прощании другой мой небесный знакомый — капитан Анатолий Мозговой, командир экипажа транспортного самолета Ан-26. С ним, волею случая, перелетали дважды и тоже разговаривали лишь наспех — под крылом.

Экипаж Мозгового за три последних месяца сделал полторы сотни вылетов. А это много и небезопасно, ведь аэродромы в Афганистане не слишком хорошие, над горами трудно летать — велика турбулентность воздуха, в долинах трудно садиться — долины маленькие, на посадку надо заходить очень круто, а еще афганец задует или вертолеты напылят. Бывают и другие сложности, о которых со временем, верю, расскажут сами участники: им сверху видно все…

Два эпизода из нашего короткого знакомства с Анатолием запомнились особо. Первый — скорее картинка, чем эпизод: зашел при взлете в кабину летчиков, удивился расположению сидений — высоко подняты над узким проходом, удивился непривычным штурвалам — черные, похожие на рога, «труба», на которую они насажены, уходит не вниз, как обычно, а вперед, словно желая кратчайшем путем выдавиться из самолета; у пилотов на голове — огромные левые наушники и плоские правые; из-за всего этого не узнал на командирском сиденье Мозгового, и правильно, что не узнал, потому что Анатолий в этом полете работал на месте правого летчика — сдавал экзамен командиру отряда на право летать пилотом-инструктором; еще запомнилось, что при взлете Анатолий потянул на себя штурвал и вытащил стальную отшлифованную трубу чуть ли не на полметра.

Второй эпизод произошел немного раньше — при загрузке самолета. Перевозили тогда ящики и нескольких бойцов, строго по списку Анатолий самолично контролировал погрузку, сличал документы со списком, затем свернул бумажный лист трубочкой, расставил руки шлагбаумом:

— Кого могу и имею право, всех посадил. Загружены под завязку. Придется, товарищи, подождать, скоро еще борт подлетит.

К Мозговому протиснулся пожилой прапорщик:

— Сынок, возьми, пожалуйста, моего бойца, ему скоренько в часть надо: там выправит документы и в Союз…

— Не могу, отец. Говорю, перегружены, да и в списке его нет.

— Возьми, командир. После госпиталя парень, каково ему на аэродроме высиживать.

— Ладно, пусть документ покажет — предписание или что там медицина дает…

— Зачем документ, командир? Ты посмотри на его плечо, сразу понятно… Леша, расстегни куртку.

Стоявший за прапорщиком ефрейтор смутился, неловко, одной рукой начал расстегивать хэбэ, под которым забелела повязка. Мозговой быстро шагнул к нему, обнял, повел по трапу, в салоне оглянулся:

— А ты, отец, сам чего стоишь? Бери его вещмешок и бегом на борт. Знаю вашу пехоту: напутают, встретить забудут. Всё, ни одного человека больше, ни единого! — повернулся он к остальным желающим.