Афганский дневник - [20]
6. Почта полевая
Не так скоро, как собирался, но все же лечу на попутном вертолете в хозяйство, где служит мой первый афганский знакомый — майор Николай Иванович Мамыкин. Над аэродромом — низкие опасные облака. Вертолетчики прошмыгнули, но самолеты, в том числе почтовик из Союза, летят транзитом, мимо.
Поселился на этот раз не в палатке, а в приаэродромном бункере, в сырой комнатке с глухими бетонными стенами и дверью, выходящей на импровизированный асфальтовый плац. По плацу с утра до вечера маршируют в куртках и комбинезонах, строем и поодиночке неправдоподобно высокие, словно в удлиненном кадре телевизора, люди — наши воздушные десантники. Мамыкин, естественно, тоже десантник, замполит подразделения.
Вечером ездили с ним к афганским зенитчикам, к ужину вернуться не успели, пошли по расположению искать тыловика — уж он-то в любое время накормит. Если не считать отвоеванного у аэродромщиков бункера, все прочее в лагере напоминало другие палаточные гарнизоны. Разве что не татакал движок (снабжение энергией здесь централизованное), и среди этой непривычной тишины особенно громкой показалась донесшаяся вдруг разноголосица баянов. Было время вечерней прогулки, роты вышли каждая со своей музыкой.
— Архаровцы, Змеи Горынычи! — патетически воскликнул Мамыкин. — В Союзе от баяна, как от черта, открещивались, хотя он и положен по довольствию. А здесь под него чуть ли не строевой подготовкой занимаются!
Но интонация замполита была горделивой: играли и пели солдаты очень прилично, разве что репертуар был не совсем воздушно-десантный.
Майора Вячеслава Жукова встретили на переходе от аккумуляторной к временному складу имущества. Но уже стемнело, и разглядел я его только в бункере: одного примерно возраста с Мамыкиным — чуток за тридцать, слегка ссутулившийся от усталости и недосыпания, русый, голубоглазый. Жуков сел на кровать, снял фуражку, стало видно, что глаза воспалены от бессонницы.
— Ужином обеспечу, но сначала приглашаю в баню. Вечером для соседей раскочегарил, еще, кажется, не остыла.
Нам исключительно повезло: вода в Афганистане очень ценится и расходуется экономно, поэтому походные палаточные бани работают не сутками, а минутами.
Под крышей двухсекционной палатки висел густой пар, сквозь который нельзя было увидеть даже пальцы собственной вытянутой руки. Еле видимыми струйками сочилась из душа вода — теплая, горячая! Голые авиаторы (те самые соседи) проклинали погоду и возносили хвалу Жукову.
И было за что его превозносить. Если и ходишь не по асфальту, и ездишь не в метро, и твое рабочее место — не столик в конторе, даже не цех большого завода, а горные склоны, глинистые долины, окопы сторожевого охранения, тесные танковые башни и десантные отделения боевых машин пехоты, — тогда каждой клеткой кожи ощущаешь, как это прекрасно: пар, мыло, вода…
Потом до трех часов ночи ужинали, разговаривали и даже пели. Собралось человек пять, среди них капитан Владимир Манюта — парень под метр девяносто ростом, за восемьдесят килограммов весом, недавний командир роты, а сейчас заместитель командира батальона. Днем, когда мы с ним хотели проскочить на уазике к дальним постам и Мамыкин собрался послать с нами охрану, Владимир широким жестом остановил его: «Послушайте, автомат плюс мое личное присутствие — это с избытком». Родившуюся в прошлом году дочку назвал Викторией. Знакомясь, представился: «Капитан Владимир Манюта. Десантник». Своих солдат называет богатырями: за глаза — с горделивой серьезностью, в глаза — не без доли иронии: «Богатырь Дубков, перестаньте чесаться. Какой-то вы сегодня расхристанный… Моя помощь нужна?»
Тогда же на ужине познакомился еще с одним капитаном, жаль, не записал фамилии. Именно он в полночь принес гитару, честно предупредив. «Играть не умею, только учусь. Но две песни знаю почти до конца». Тоже проявил десантный характер: сбивался, путался, начинал сначала, но к трем часам ночи допел все же обе свои песни.
Ровно в три Мамыкин поднялся, взял автомат и фонарик, и мы шагнули в темноту. Водитель уазика рядовой Алеша Моисеев включил было фары, но Мамыкин жестко приказал:
— Выключи.
Ехали в непроглядной тьме. Сначала по разбитой колее, потом, срезая угол, по глубокому целинному снегу — здесь, в этой поднятой почти на две тысячи метров над уровнем моря долине, зимой вдоволь снега и холода.
Фигуры в белых маскхалатах вынырнули из темноты внезапно. Шофер еще не успел притормозить, как в распахнувшиеся дверцы хлынул морозный воздух, нацелились вороненые стволы автоматов. Мамыкин одобрительно хмыкнул, назвал пароль, внимательно выслушал отзыв, тронул водителя за плечо:
— Поезжай дальше.
— Куда дальше? — обиделся вдруг Алеша. — Я же ничего не вижу.
— Вот и поезжай, как учили: смело вперед!
Возле окопов сторожевого охранения вышли из уазика, спрыгнули вниз. Было холодно и очень темно. За бруствером тускло мерцало снежное поле, вернее — те его несколько метров, которые не тонули во мраке. Мамыкин вполголоса говорил с командиром охранения старшим лейтенантом Сергеем Музычиным, я прилег в ближнюю ячейку рядом с одетым в маскхалат пулеметчиком. Тот дружелюбно подвинулся, освобождая удобное место.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.