Афера. Роман о мобильных махинациях - [53]

– Черт побери, – выругался Картье отнюдь не по поводу засевшей в ухе воды, – потерять столько времени и в результате потерять все, даже собственные тапки! Да что тапки… Дочь я потерял. Представляю себе, как этот презерватив набитый арахисом, по имени Вадим будет воспитывать мою дочь.

Он отвратительно ругнулся, ударил кулаком в хлипкую дверь ванной и тотчас услышал по другую сторону мамин испуганный голос:

– Витенька?! Ты что там, упал?

– Нет, мамуль, наоборот. Начал подниматься, – со смехом ответил Картье, настроение которого в последнее время менялось каждые пять минут. Его то вздергивало волшебное чувство новой любви, то душили прежние обиды. Еще слишком мало времени прошло, еще очень сильно было чувство унижения, с которым теперь ему было вовсе невозможно уживаться. Если бы жизнь его не взмыла вверх так скоро, то, возможно, что Картье смягчился бы, исправленный новым большим чувством, но вышло, как вышло, и контраст событий, что наступили в его жизни, вызывали у него дискомфорт. Этакий слоган водки «Smirnoff», тот самый первый ролик с рестораном и пантерой, когда еще разрешено было рекламировать адскую влагу на телевидении: «Почувствуйте разницу».

– Сука, – веско приложил Витя, – сука ненавистная. Ободрала меня, как лось осинку по весне, ничего не оставила.

Он уже думал, что у них с Леной могла бы получиться семья. Именно получиться, состояться! И было бы в этой семье счастье, и детский веселый смех, и дружные застолья на веранде их загородного дома, и… Но как долго теперь идти к этому! Ведь коли она разведется со Штукиным, тот вряд ли загорится желанием отписать бывшей жене половину имущества. Ведь наверняка все на офшорах, недвижимость оформлена черт знает на кого, и не сыскать концов. Нет, ничего не даст. Да и не должен он ничего давать. С какой стати? Наживал, не спал ночей, а здесь ему говорят «отдай-ка».

– Все забрали, – сокрушался Виктор. – А на что я ей без лавандоса? Куда я ее приведу, к маме, что ли? Черт, черт, черт! Вот они, мужские комплексы. Их всего-то два: пустой кошелек и плохонькая, простатитная эрекция. Что мне делать? С эрекцией, судя по всему, все в порядке. Могу давать фору порноактерам. – Он несколько самодовольно хмыкнул. – А деньги нужны срочно и в большом количестве.

Здесь он вспомнил про «I-mode» и крепко сжал подбородок двумя пальцами, отпустил, и осталось два красных пятна. «I-mode» был его надеждой. Главное – как следует обработать узкоглазых.

В детстве Картье бредил всей этой японской героикой: ниндзя, карате, кодекс самурая. «Всем сердцем я чту, отдыхая в полуденный зной, людей на полях» – самый циничный Хоку всех времен.

– У меня получится. У меня все получится, – в который уже раз начал он убеждать себя, глядя в зеркало и по-волчьи скалясь. – Посмотрим, посмотрим. Главное, повежливей с ними, они недоверчивы и непонятны, словно марсиане, но ценят тупую почтительность и лицемерное уважение. Это я могу. Я им исполню, мать их. Я и сам самурай. Корпоративный.

Картье вспомнил «корпоративных самураев» Сергея Минаева, своего любимого писателя, довольно хохотнул. Кабы не Минаев, худо было бы офисному планктону. Так бы и прозябал в неведении, какое же он на самом деле дерьмо. А после книг Сергея пришло осознание, желание не быть рабами. Парень не просто писал, он делал большое дело, его книги заставляли людей становиться свободными. Картье, который презирал современную литературу, делал исключение лишь для книг Минаева, называя их «отраслевыми вещами» и «книгами поколения». Подобное признание сделало бы честь любому писателю. Минаев своего признания добился.

Растеревшись полотенцем, позатракав, выпив огромную кружку огненного кофе, Картье пришел в прекрасное расположение духа. За окном щебетали какие-то птицы, мама пришла на кухню, села напротив, чуть сонная, подперла рукой голову, посмотрела на сына с легкой грустинкой.

– Чего, мам? – Картье жевал бутерброд, и вышло у него не больно-то четко. Он слишком хорошо знал эту ее грустинку. Сейчас начнется…

– Ну а как там Агаточка? – спросила мама кисельным голосом.

У Картье нервно дернулась щека:

– Не знаю. Впрочем, кажется, все хорошо. Привыкает к маминому дружочку. Я хотел ее увидеть, мне было отказано. Твоя все еще номинальная невестка заявила, что мой папин день вступит в силу лишь после официального развода, вот так.

– Какая она, однако… – вежливая Картье-мама вежливо занавесила последнее слово, но ее не вполне вежливый сын невежливо отдернул занавес:

– Блядь!

И слово это повисло над столом, словно жестяной петушиный флюгер, ни к чему не прикрученный, странно парящий в воздухе, столь же уместный в разговоре с мамой, сколь уместен бывает бродяга, клошар, вдруг, ни с того ни с сего врывающийся в кучку ожидающих открытия банка обывателей и сиплым голосом называющий их «пацанами» и «хулиганами», требуя угостить его сигареткой.

– Витенька, – укоризненно протянула мама, – когда же я увижу женщину, которая тебя образумит, очистит, сделает из тебя джентльмена, раз уж я не в состоянии привить тебе элементарных манер? Я уж не говорю о том, что и я ведь женщина и ругаться при мне подобным образом – это верх неприличия.