Афера - [86]

Чем дольше я вспоминаю — как он виновато глядел на меня, как умолял позволить ему пожить со мной, как хотел постигнуть секреты моего мастерства — тем больше я восхищаюсь своим сыном. Он сыграл свою роль очень хорошо. Я никогда не видел в нем угрозы. Чтобы не вызвать подозрений в такой ситуации, надо быть очень собранным и уверенным в себе человеком. Насколько же надо ненавидеть отца, чтобы его предать?

Ну и ну, а ведь мы с ним и правда мало чем отличаемся друг от друга.

* * *

Тоби пересекает вестибюль, направляясь к ячейке камеры хранения и лежащим там бриллиантам. Как только он откроет дверцу, его судьба на ближайшие десять лет будет определена. Вокруг него, словно из-под земли, вырастут бетонные стены тюрьмы. Они возникнут внезапно и неумолимо, оставив его в темноте.

Неужели я позволю этому произойти с моим сыном? Неужели снова подведу его?

Сколько раз нужно обмануть ожидания других, виня во всем неудачное стечение обстоятельств, прежде чем ты поймешь, что «стечение обстоятельств» — это лишь одно из множества определений того мира, в котором мы живем? Я вспоминаю нашу с Тоби жизнь. И я не могу вспомнить никаких значительных событий, которые сразу приходят на ум нормальному отцу. В моем случае вспоминается, как я предал мать Тоби, когда ему было двенадцать, как исчез из его жизни, как позволил вырасти одному, как меня клеймили в газетах, как я угодил в тюрьму, где и просидел, пока мой сын превращался из мальчика в мужчину.

Как долго отец может подводить собственного сына?

Я вспоминаю своего отца и понимаю, что ответ прост: всю жизнь. Но мой отец не искупил своих грехов, он не мог спастись. Ком его ошибок нарастал, как злокачественная опухоль. Так продолжалось всю его жизнь. Даже отправившись в мир иной, он подвел нас, поскольку оставил ни с чем, и мне пришлось бросить колледж и вернуться в его мир афер и преступлений.

Я был неудачником, как и мой отец, и отец моего отца. И Тоби, несомненно, им станет, если я позволю ему дойти до противоположного конца вестибюля и открыть ячейку. Но эта цепь должна прерваться здесь и сейчас.

ФБР надо кого-то сегодня арестовать, они это доходчиво объяснили. Но не обязательно Тоби.

Я очень хочу сесть на самолет, улететь в теплую страну и выпить там рюмку-другую рома, но, видимо, не судьба. Сегодня звезды распорядились иначе.

Я открываю дверцу телефонной будки. Стекло дребезжит в деревянной раме. Тоби в двадцати метрах от камеры хранения, но из-за костылей он идет медленно. Я отстаю метров на сорок.

Обогнать его мне не составит труда. Отойдя от будки, я замечаю удивленные взгляды агентов ФБР — азиата с газетой и женщины в пальто. Знают ли они, кто я? Знают ли они Тоби? Неважно. Я иду быстрым шагом. Оказавшись в середине вестибюля, я замечаю, что иду слишком быстро — на меня все смотрят, — но меня уже никому не остановить.

Поравнявшись с Тоби, я прямо в ухо шепчу ему:

— Иди прямо, не оборачиваясь.

И обгоняю его, даже не бросив прощального взгляда.

Оказавшись у ячейки 1440, я набираю код: 911. Раздается щелчок замка. Я открываю дверцу. Беру черный дипломат.

— Стоять! Ни с места! Стоять! — окрики раздаются эхом под высокими сводами.

На меня набрасываются со всех сторон. Оказывается, я не разглядел еще многих агентов ФБР. Ими оказались и двое пьянчуг, лежавших на скамейке, и пара японских туристов, и еще одна женщина в пальто. Все они вытащили пистолеты и теперь наставили их на меня. Я спокойно кладу дипломат с бриллиантами на пол и медленно поднимаю руки вверх.

За спинами столпившихся вокруг меня агентов ФБР я вижу, как мой сын спокойной походкой направляется к выходу. Он на мгновение оборачивается, но мне сложно понять выражение его лица из-за яркого света солнца. Поначалу мне кажется, что это замешательство. Или, может, удивление. Затем я замечаю другие нотки. Я не до конца уверен, что именно я вижу. Прекрасно понимая, что об этом мгновении я буду вспоминать еще много лет, я все же пытаюсь понять, что написано у него на лице. Что? Облегчение? Благодарность? И вдруг где-то на задворках сознания мелькнула мысль: неужели отвращение?

49

Теперь у меня достаточно времени, чтобы все обдумать.

Семь лет. Если повезет, пять. Есть и другие варианты. Элиху Катц работает младшим помощником кандидата от демократов на выборах губернатора Калифорнии. Его кандидат — темная лошадка, но если он победит, но потом не справится со своими обязанностями и его переизберут, то я смогу надеяться, что в суматохе последних дней губернаторства он подпишет мое прошение об амнистии. Надо признать, планы долгосрочные, но в моем положении надо на что-то надеяться.

Естественно, агенты Уоррен и Дэвис не обрадовались, увидев на вокзале не Сустевича и даже не его людей, а меня. Но они спокойно пережили эту неприятность. Сустевича они так и не поймали. Он просто исчез, бросив дипломат с кучей бриллиантов. Трудно сказать, как сложилась его судьба. Быть может, он неплохо устроился на даче в Подмосковье и теперь читает лекции по экономике. А может, разозленные «акционеры» конкурировавшего с Напье консорциума его убили. Но это вряд ли имеет какое-то значение. Расследование, на которое было потрачено шесть миллионов долларов, завершилось грандиозным успехом — был арестован профессиональный мошенник, занимавшийся преступной деятельностью на рынке ценных бумаг. Все заработанные мной деньги — около двадцати пяти миллионов долларов — были конфискованы и направлены на борьбу с мошенничеством. Эд Напье как-то умудрился избежать внимания со стороны ФБР. Возможно, его не сумели вычислить. Или, быть может, он запасся фишками для последней крупной ставки.