Адюльтер доктора Градова - [9]

Шрифт
Интервал

— У нас не Париж, — пожал плечами шофёр.

Игорь вздохнул, повернулся к Ольге.

— Иди, — тихо приказала она, побледнев от волнения.

— А ты… выйдешь?

— Нет, не могу.

Она вдруг порывисто обняла Градова, горячо зашептала прямо ему в ухо:

— Не забывай, Игоряша, помни… помни меня, помни, любимый…

— А самолёт когда? — поинтересовался как бы между прочим таксист, прикуривая сигарету.

Ольга выпрямилась.

— Ну, всё, Игорь. Иди же, наконец.

Градов быстро поцеловал её в губы и вышел из автомобиля. Прежде чем захлопнуть дверцу, он еще раз нагнулся, глянул Ольге в глаза и произнёс ровным бесцветным голосом:

— Но ты всё–таки не исчезай. Без тебя мне будет трудно…

Она торопливо кивнула, желая побыстрее закончить этот изматывающий разговор.

Автомобиль сердито загудел, заворчал, Градов отступил на шаг, Ольга обернулась и помахала ему, изо всех сил стараясь улыбаться. Машина быстро набрала скорость и когда, наконец, исчезла из виду, обессиленный Градов вынул из кармана пачку «Космоса» и, жадно затягиваясь, закурил, прислонившись к стволу акации и закрыв глаза.

***

…Когда понадобилось Градову строить домик на садовом участке, пришлось доктору окунуться в трясину блата. Оказалось, что самое сложное — раздобыть лес. Градов посвятил этой проблеме весь свой отпуск. Долгое время ничего не получалось. Наконец дня за три до конца отпуска удалось–таки Градову «выйти» на энергичного лесника Ко–лю Фирсова. Тот пригнал грузовик, Игоря посадил в свой «жигуль», сунул в багажник бензопилу (не поскупился, между прочим) и весело заявил:

— Сделаем.

Они приехали на делянку и принялись валить сосны. Работа спорилась, дышалось легко, свободно, тишину тревожил только шорох хвои да треск веток — это сосна, словно нехотя, медленно падала на сухую, осыпанную иголками землю.

— Слышь чего, — подал вдруг голос лесник, ловко обрезая сучья, — ответь мне вот на какой вопрос: почему у нас район — Щукинский, а центральная райбольница — Доброжатвинская?

— Просто нашу ЦРБ называют так — потому что она расположена в селе Доброжатвино. На самом же деле она тоже Щукинская… Щукинская центральная районная больница.

— А чем она отличается, скажем, от Потаповской?

— Потаповская — это участковая.

— Это как?

— В сельской медицине главная больница — ЦРБ. Кстати, там не только лечат, но ещё и управляют местным здравоохранением в сельской местности. Есть там специальная бухгалтерия, экономисты, кадровики, медицинские аналитики…

— А в городе откуда управляют?

— Из горздравотдела. Но там не лечат…

— А в участковой?

— В участковой лечат, но проще… Ты в армии был?

— Ну.

— Ну вот. Участковая больница — это что–то вроде прифронтового медпункта, а ЦРБ — уже медсанбат. Ну, а областная больница — это тыловой госпиталь. Райбольнице подчиняются несколько участковых больниц, в нашем районе их шесть. Туда обычно старенькие бабушки ложатся на зиму — чтобы не топить печку и не таскать из колодца ледяную воду. Простейшую врачебную помощь там оказывают, конечно, тоже, если надо. Вскрыть чирий на заднице можно и в участковой больнице, а вот резекцию кишечника сделают только в ЦРБ.

— А что такое ФАП?

— Фельдшерско–акушерский пункт. Там вообще нет врачей, одна только медсестра или акушерка. Там ещё проще помощь: прививки, уколы, измерение давления, наблю–дение за больными… Это что–то вроде палатки полкового фельдшера совсем рядом от передовой… А почему ты спрашиваешь?

— Да как–то вдруг задумался об этом. Путанная какая–то структура у вас.

— По–моему, очень даже стройная. Вот если бы только всё работало, как надо… Но мне кажется, что ты совсем не об этом хотел спросить. А, Коля?

— Угадал, — Фирсов озадаченно почесал небритую щёку. — Ты мне ответь по совести вот что: когда с пациенткой возишься, на бабу… того… встаёт? Если, к примеру, она на кресле…

Градов пожал плечами: слишком уж типичный вопрос задал Коля Фирсов, многие почему–то интересуются этим.

— Только честно скажи, а то мы с мужиками поспорили как–то…

Игорь ухмыльнулся.

— Ты представь, Коля: больная испуганная женщина, кровь ручьём льётся, железки какие–то дурацкие торчат… Захочется ли?

Иногда, глядя на своих пациенток, Градов удивлялся даже: кто с ними, чёрт побери, спит? Ну, в самом деле: чернота под ногтями, шершавые потрескавшиеся пятки, катыши грязи в складках жира на животе, запах… о! это особая статья!.. а ещё интел–лект на уровне табурета… Не все такие, конечно, но если уж женщина — замарашка тём–ная, то какой же у неё муж?

…Однажды в роддом поступила известная в Щукине Дарья Негорюшкина. Нога этого создания никогда не ступала на нашу грешную землю: церебральный паралич у Дарьи, руки–ноги тоненькие, сантиметров по сорок длиной, а голова крупная, как у взрослого человека, шея мощная, короткая, переходящая в уродливую грудную клетку. Говорить Даша не умеет, мычит только. Есть у неё опекунша — старуха–богомолка, которая пешком в Загорск ходит молиться, её предсказаниям многие верят. Их вместе в палату и положили — Дашу и бабусю–опекуншу.

Зачем положили? Беременной оказалась Даша, пришло время рожать. Нашёлся человек, женился на ней. Работал он когда–то в школе, толковым, говорят, был преподавателем, да случился у него сдвиг на религиозной почве, прикипел он душой к церковной общине, вот его к Даше старшие и «прикрепили» нянькой. Возил он её на прогулки и в церковь, а однажды не вернулись они. Бабка–опекунша всполошилась, кинулась искать, прибежала к нему домой. Вышел он к старухе голый, весёлый и сказал:


Еще от автора Алексей Станиславович Петров
Голуби на балконе

Повесть Алексея Петрова «Голуби на балконе» читать легко, и это несомненное достоинство произведения, опубликованного в интернете. Возможно, этот текст не вызовет огромного потрясения. Если вы начнете его читать, то попадете в мир далеких от нас реалий. Хотя, возможно, не такой уж далекий. Даже мое поколение может вспомнить начало восьмидесятых. Только этот период для нас, пожалуй, более радужный, чем для героев повести Алексея Петрова: детство навсегда остается детством.Герои повести прощаются со студенческой юностью, сталкиваются с абсолютно «взрослыми проблемами»: поиском жилья, распределением, бюрократией.


Облако

На даче вдруг упал и умер пожилой человек. Только что спорил с соседом о том, надо ли было вводить войска в Чечню и в Афганистан или не надо. Доказывал, что надо. Мужик он деревенский, честный, переживал, что разваливается страна и армия.Почему облако?История и политика — это облако, которое сегодня есть, завтра его уже не видно, растаяло, и что было на самом деле, никтоне знает. Второй раз упоминается облако, когда главный герой говорит, что надо навести порядок в стране, и жизнь будет "как это облако над головой".Кто виноват в том, что он умер? Покойный словно наказан за свои ошибки, за излишнюю "кровожадность" и разговорчивость.Собеседники в начале рассказа говорят: война уже давно идёт и касается каждого из нас, только не каждый это понимает…


Северин Краевский: "Я не легенда..."

Его называют непревзойденным мелодистом, Великим Романтиком эры биг-бита. Даже его имя звучит романтично: Северин Краевский… Наверно, оно хорошо подошло бы какому-нибудь исследователю-полярнику или, скажем, поэту, воспевающему суровое величие Севера, или певцу одухотворенной красоты Балтики. Для миллионов поляков Северин Краевский- символ польской эстрады. Но когда его называют "легендой", он возражает: "Я ещё не произнёс последнего слова и не нуждаюсь в дифирамбах".— Северин — гений, — сказала о нем Марыля Родович. — Это незаурядная личность, у него нет последователей.


Градский рядом

Понимаете, в чём штука: есть вещи, о которых бессмысленно говорить. Например, смысл жизни. Зачем о нём говорить? Надо прожить жизнь, оно и будет понятней.Алексей Петров пишет о любви к музыке, не ища в этом смысла. Он просто рассказывает о том, как он жил, и музыка жила с ним.


Роман с Польшей

Те, кому посчастливилось прочитать книгу этого автора, изданную небольшим тиражом, узнают из эссе только новые детали, штрихи о других поездках и встречах Алексея с Польшей и поляками. Те, кто книгу его не читал, таким образом могут в краткой сжатой форме понять суть его исследований. Кроме того, эссе еще и проиллюстрировано фотографиями изысканной польской архитектуры. Удовольствие от прочтения (язык очень легкий, живой и образный, как обычно) и просмотра гарантировано.


Тост

В рассказе нет ни одной логической нестыковки, стилистической ошибки, тривиальности темы, схематичности персонажей или примитивности сюжетных ходов. Не обнаружено ни скомканного финала, ни отсутствия морали, ни оторванности от реальной жизни. Зато есть искренность автора, тонкий юмор и жизненный сюжет.


Рекомендуем почитать
Всё, чего я не помню

Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.


Колючий мед

Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.


Неделя жизни

Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.


Белый цвет синего моря

Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.


Возвращение

Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.


Огненные зори

Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.