Адюльтер доктора Градова - [10]
— Даша отныне — жена мне.
Сказал — и гордо голову вскинул, сухой стриженый очкарик с бездонным взглядом и слегка асимметричным лицом…
В ЗАГСе их не расписали, церковь тоже обвенчать отказалась, пришлось искать священника на стороне, приплачивать солидно.
В роддом он принёс её на руках. Посмотрите, мол, рожает она, кажется. Акушерки на него накинулись: ах ты, дескать, такой–сякой, не совестно ли с инвалидкой–то? А он — жене:
— Ну-к, скажи, Дашутка: хорошо ль тебе со мною?
Закивала радостно Даша, засветилась вся, «ха–а–оу-у-у» промычала. Хорошо, мол.
Сделали ей кесарево сечение. После операции тяжелейший паралич кишечника случился. Живот раздуло, перистальтика прекратилась. Лёгкие у Даши и так недоразвитые, а тут ещё кишки их прижали. Задыхается Дарья, орёт от боли. Уж врачи лечили её, лечили — всё без толку. Что ж, решили, видно, не судьба, не должны такие рожать, помрёт, наверно.
День мучается Даша, другой — доходит, словом. А Володе Сарычеву, молодому доктору–гинекологу, стало вдруг жалко её — хоть плачь. Решил он ещё раз попробовать. Надел «водолазный» костюм: резиновые перчатки, клеёнчатый фартук, — намешал «электролитов» в произвольных пропорциях (магний, калий, кальций) и всё это в кишечник ввёл. Покрутился, подождал — вроде ничего нового — и домой пошёл.
На следующий день приходит — что такое, в самом деле? Тихо в отделении, не кричит никто! Бабка–опекунша докладывает: всё нормально, ночью кишечник заработал.
И пошла с этого дня Даша на поправку. А недели через три её выписали.
Из роддома вёз Дашу муж — торжественно, неспешно, в инвалидной коляске. А рядом гордо шла бабуся с ребёнком на руках.
— …Э, так у тебя, стало быть, наоборот, наверно, — смекнул Коля. — Поди, ни одна бабёнка теперь не вдохновляет…
Вот привязался, в самом деле!
— Да с чего ты взял? Всё у меня нормально.
— Да как же «нормально», когда чуть что — железки с кровью мерещатся?
— Ничего мне не мерещится. На работе я кто? Врач. О деле думаю и больше ни о чём… А на улице, случается, повстречаешь бывшую свою пациентку, о которой никак эдак особенно не думал, приглядишься — ого! а девочка–то классная!
— Ну и подвалить к ней легче, конечно, — обрадовался лесник, — раз уж между вами было что–то такое интимное…
— Да нет, — пожал плечами Градов, — то, что было, забывается быстро. Всё как бы заново воспринимаешь, словно в первый раз её видишь. Моя работа научила меня ценить женскую красоту. Ведь что такое красота? Почитай, например, Ефремова, у него об этом хорошо написано. Прежде всего это здоровье, благополучие тела. Белые зубы, правильная осанка, чистая кожа, влажные глаза — с женщиной всё в порядке. Инстинкт подсказывает тебе, что с этой самкой можно получить здоровое потомство… Ну а если уродина — тут уж извините… Хотя, конечно, врачи обязаны подавлять в себе эту неприязнь.
— И часто в тебе возникает эта самая… неприязнь?
— Редко, но бывает…
***
Камерный оркестр играет Гайдна. Виолончели, скрипки, группа духовых. Одухотворённые лица музыкантов без малейшего признака отрешённости и излишней глубокомысленности. Исполнители молоды, а потому живо реагируют на происходящее — сидят полукругом и внимательно следят друг за другом. В этих взглядах можно прочесть обожание и усмешку, печаль и настороженный интерес, а порой гордыню, стремление отличиться, блеснуть. Изредка кто–нибудь из музыкантов берёт на себя роль солиста, и тогда партнёры смотрят на него вопросительно и ревниво. В едва тронувших губы улыбках угадывается всеобщая влюблённость и плохо скрытое желание.
В оркестре много женщин. Одеты они вызывающе экстравагантно: у этой шляпка с вуалью, а у соседки большой бант на голове, там элегантное декольтированное платье или, что вовсе удивительно, фрак и галстук–бабочка… Туманный взгляд предельно беззащитен: женщина рождает прекрасную мелодию, — и ты почти физически чувствуешь, как музыка льётся из–под пальцев исполнительницы.
Кажется, что музыканты ведут оживлённую беседу, но смысл её понятен только им, ибо это перекличка звуков, жестов, улыбок…
Вот совсем ещё юный исполнитель, ему лет шестнадцать. Он в любовном экстазе терзает виолончель, ритмично покачивая склонённой к инструменту головой. В его глазах — восторг обладания. Соседка–скрипачка украдкой наблюдает за ним, изредка облизывая губы, пересохшие от предощущения близости — это граничит с распутством.
И во всём этом шабаше нескромных намёков и изящной пошлости безраздельно властвует дирижёр. Глаза его закрыты, углы рта опущены, тонкие пальцы мелко дрожат, увлажнённый лоб чист и высок. Лицо дирижёра дышит страстью и пороком.
Удивительная, волшебная оргия под музыку Гайдна…
— Игорь Николаевич, вы просили истории температурящих.
— А, да–да. Спасибо, положи на стол.
— Вы болеете?
— А что такое?
— Всё дежурство с кровати не поднимаетесь. И телевизор у вас целый вечер бубнит какую–то филармонию.
— Болею, Инночка…
— Грипп?
— Хуже. Запри дверь.
— Зачем?
— Сейчас увидишь.
— Ого! Я пошла…
— Подожди. Сядь сюда.
— Работы много, Игорь Николаевич… Зачем вы запираетесь?
— «Работа, работа…» Спят уже все.
— Я лучше пойду…
— Подойди ко мне, сделай одолжение.
На даче вдруг упал и умер пожилой человек. Только что спорил с соседом о том, надо ли было вводить войска в Чечню и в Афганистан или не надо. Доказывал, что надо. Мужик он деревенский, честный, переживал, что разваливается страна и армия.Почему облако?История и политика — это облако, которое сегодня есть, завтра его уже не видно, растаяло, и что было на самом деле, никтоне знает. Второй раз упоминается облако, когда главный герой говорит, что надо навести порядок в стране, и жизнь будет "как это облако над головой".Кто виноват в том, что он умер? Покойный словно наказан за свои ошибки, за излишнюю "кровожадность" и разговорчивость.Собеседники в начале рассказа говорят: война уже давно идёт и касается каждого из нас, только не каждый это понимает…
Те, кому посчастливилось прочитать книгу этого автора, изданную небольшим тиражом, узнают из эссе только новые детали, штрихи о других поездках и встречах Алексея с Польшей и поляками. Те, кто книгу его не читал, таким образом могут в краткой сжатой форме понять суть его исследований. Кроме того, эссе еще и проиллюстрировано фотографиями изысканной польской архитектуры. Удовольствие от прочтения (язык очень легкий, живой и образный, как обычно) и просмотра гарантировано.
О сафари в Сахаре, верблюдах, бедуинах и звёздном небе.
Его называют непревзойденным мелодистом, Великим Романтиком эры биг-бита. Даже его имя звучит романтично: Северин Краевский… Наверно, оно хорошо подошло бы какому-нибудь исследователю-полярнику или, скажем, поэту, воспевающему суровое величие Севера, или певцу одухотворенной красоты Балтики. Для миллионов поляков Северин Краевский- символ польской эстрады. Но когда его называют "легендой", он возражает: "Я ещё не произнёс последнего слова и не нуждаюсь в дифирамбах".— Северин — гений, — сказала о нем Марыля Родович. — Это незаурядная личность, у него нет последователей.
За что я люблю рассказы Лёши Петрова — это за то, что за внешней многозначительностью скрывается, на самом деле, очень простая и забавная история. В то же время, рассказы Алексея нельзя упрекнуть в примитивности: они написаны очень добротным языком и практически всегда — в контексте русской литературы (я даже не про этот конкретный случай).Примечание. Читая данный рассказ, позаботьтесь о звукоизоляции помещения, иначе Ваш хохот испугает окружающих:)))[b]Редактор отдела критики и публицистики,Алексей Караковский[/b].
В рассказе нет ни одной логической нестыковки, стилистической ошибки, тривиальности темы, схематичности персонажей или примитивности сюжетных ходов. Не обнаружено ни скомканного финала, ни отсутствия морали, ни оторванности от реальной жизни. Зато есть искренность автора, тонкий юмор и жизненный сюжет.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.