Адрес личного счастья - [87]

Шрифт
Интервал

Я обернулся. Видимо, мой тон был слишком бодрым и слишком заискивающим:

— О! Это ты, Тамара?.. А я тебя уже жду… вот… да…

Томкины глаза метнули фейерверк ярости:

— Что здесь происходит? На кого ты похож? Ты что? Напился?

В ответ на все эти вопросы из комнаты донеслось трубное «у-у-м-мгр-хр-р-р». Томка на мгновение остолбенела, а затем, ужасаясь и любопытствуя, прошептала:

— Что там еще?.. — И рванулась к двери, но я успел загородить ей путь. И попытался пояснить:

— Там, понимаешь, один мой товарищ… Он это… Ну он…

Томка пыталась меня оттолкнуть, я сопротивлялся как мог, но она не из тех, кто так просто отступает. Немая сцена застыла, когда за моей спиной открылась дверь и появился «мой товарищ» собственной персоной. Глаза его через заплывшие щелки уставились на Томку, оценили, и аспирант тут же стал тем, кем был всегда в присутствии женщины, — неотразимым, галантным Адонисом.

— Простите, гм! Меня зовут Олегом. А вас? Мы, кажется, где-то встречались? Вы меня не помните случайно?..

Бедный, бедный аспирант! Если бы он мог взглянуть на себя в зеркало! Но зеркала не было, и он продолжал ослепительно улыбаться разбитыми губами, протягивая Томке руку.

Терять мне было уже нечего, я мгновенно повернулся к Томке и проскрежетал ей на ухо:

— Сиди здесь и не двигайся! — Я толкнул Томку на стул и деловито потянул аспиранта за рукав: — Идем к умывальнику.

Олегу, видно, было неважно: покорный, он послушно плелся за мной, но, когда я вывел его на лестничную клетку, он вдруг вспомнил:

— А тот где?

— Какой тот?

— Ну тот? Тот! — выйдя из себя, заорал аспирант.

— А-а-а! Тот?.. Тот убежал, ты не волнуйся! Тот убежал туда! — для убедительности я показал пальцем наверх. — Испугался.

— То-то же! — удовлетворенно вздохнул Олег. — Пусть в следующий раз знает, с кем дело иметь!

Все бы на том и кончилось…

Но не успел я облегченно вздохнуть, как мимо бешеной кошкой промчалась Томка и, на секунду задержась на площадке возле меня, прошипела:

— Ты подлец! Ты настоящий негодяй! — И ее сузившиеся глаза полоснули меня как два лезвия.

Томка рванулась к Олегу, который стоял этажом ниже, облокотившись на перила. Я спустился вслед за ней и обнаружил, что аспирант сладко дремлет. Или, во всяком случае, делает вид. Я стоял, а Томка азартно пыталась сдвинуть восемьдесят пять килограммов живого веса с места. Олег время от времени открывал один глаз и, не меняя позы, снова сладко жмурился. Наконец я процедил сквозь зубы:

— Сейчас же прекрати эту комедию!

Томка хищно выгнулась, но мгновенно вытерла слезы и велела отвести Олега домой. Ни больше ни меньше. Я послушно рванул на себя аспиранта, и наконец мы все трое выбрались на улицу.

То ли свежий воздух сделал свое дело и Олегу стало легче, то ли ему надоело притворяться, но он вдруг довольно ясно изложил, куда нужно ехать, потом бесконечно спрашивал, куда девался «тот» и хорошо ли он его «отделал», хвастал своими чемпионскими титулами во многих видах спорта, его знает, мол, весь город, а когда наконец мы сели в троллейбус, он заснул.

И вот тут бы мне посидеть да помолчать. Так нет, видите ли, потребовалось душу излить. В общем, пока мы ехали, я рассказал Томке, как все было, ничего не утаив и не приукрасив.

Она слушала рассеянно, занятая в основном тем, чтобы голова Олега поудобнее лежала на ее плече. Я все это терпел, но потом не выдержал и ни с того ни с сего бухнул:

— Врет он, что у него первый разряд по толканию ядра и по бегу! У него даже дыхания нет! И вообще… дебошир он, а не спортсмен!

Томка тихо засмеялась от сознания, что я такой кретин. И медленно, с торжеством, чуть ли не нараспев, объяснила мне, что я имею честь видеть так близко самого Ковалева. Просто он по своей врожденной скромности не назвал главного титула: Олег Ковалев — правый крайний нападения в футбольной команде нашего города, выступающей в классе «В» и занявшей в прошлом сезоне третье место. Тут же Томка добавила, что она с этим Ковалевым танцевала на вечере. К сожалению, все это было похоже на правду. Фамилию «Ковалев» слышал даже я, потому что он был предметом гордости нашего института.

Словом, все кончилось тем, что я сказал Томке: она мещанка, а Ковалев ее просто дуб. А она мне ответила, что я врожденный неудачник с комплексом неполноценности и неустойчивой психикой и что мне до Ковалева — как головастику до крокодила.

Особенно я обиделся за головастика. Так меня дразнили в детстве.

Дальнейшая судьба Томки и футболиста-аспиранта сложилась неплохо. У них сейчас двойня: мальчик и девочка. Томка уже не такая модная, как прежде, хлопот у нее полон рот, словом… все нормально.

Когда меня спрашивают, почему я до сих пор не женат, я даже не знаю, что и ответить… Не потому же, наверное, что аспирант увел у меня девушку.

8

К Игорю я почему-то стал теперь захаживать чаще. Так получалось, что я бывал у него в доме раза по два на неделе. То нам было просто по пути, то у него объявилась новая пластинка или книга, то я вдруг сам набивался к нему в гости ни с того ни с сего. Фотографии все еще находились у меня, Игорь не торопил, но как-то попросил меня не говорить ничего Виктории: «Бабы, они ж, сам знаешь…»


Рекомендуем почитать
Твердая порода

Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.


Старики

Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.


Ночной разговор

В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…


Встреча

В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».


Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».