Адрес личного счастья - [89]

Шрифт
Интервал

— Кино — да… кино — конечно… «Четыре мушкетера»… «Четверо против кардинала»… да?

— А почему нет? — возмущенно поднимает брови Виктория, и воинственно утверждает: — «Четверо против кардинала» — очень хорошо!

— Оно-то, может, и хорошо… — почти соглашаюсь с ней. — Но меня уже само название настораживает: «Четверо против кардинала»… Я ведь знаю, что было уже когда-то… «Семеро против Фив»…

— Ну и что?

— Ничего, в общем-то… Но ведь Эсхил… До нашей эры… «Семеро против Фив»…

— Ну тогда — одно, а сейчас — совсем другое… А вообще — ты просто кокетничаешь! И даже…

— «Просто кокетничаю и даже…» — наверное, в этом и есть моя суть… А почему бы и нет?..

— Неостроумно! — отрезала Виктория и отвернулась. Я понял: мы поссорились. — Ты слишком требовательный и капризный… И некритичный к себе, — сказала она уже почти примирительно и взглянула на меня.

— Да, и это есть…

Наверное, я сказал это в таком миноре, что Виктория снова подсела ко мне в кресло и по-матерински положила руку на мое плечо. Спросила с самым искренним участием:

— Ну скажи, какая тебе нужна жена?..

— Трудно сказать… красивая… не психопатка…

Виктория убирает с моего плеча руку, рассматривает свои ногти, потом меня. На какой-то из фотографий я такой ее взгляд видел. Вообще… какого черта я взялся рассматривать эти чужие семейные фото! Из-за них Виктория мне теперь кажется чуть ли не родной! Чушь какая-то!

Наконец вернулся Игорь.

— О! А чего вы музыку выключили?..

У меня в этот момент сильно кольнуло сердце, и я сидел с разинутым ртом, не зная, что ответить и как скрыть боль. В сотый раз я обещал себе бросить курить. «Курить — здоровью вредить!»

9

Узнав о том, что Виктория через месяц опять ложится в больницу, я решил действовать. Стал к ним чаще приходить. Виктория даже научилась принимать цветы без «Ну зачем это ты, ей-богу!». Игорь тоже баловал ее цветами, мы с ним негласно конкурировали: у кого дешевле, но милее.

Фотографии оставались моим пунктиком… Они по-прежнему то надоедали, то притягивали, и я время от времени раскладываю из них бесконечные пасьянсы. Уж лучше бы спустился во двор, там люди играют в домино. Некоторые, правда, считают, что это неинтеллектуальное времяпрепровождение. Тоже мне… выискались… интеллектуалы!

Наступила весна. Идут теплые дожди. Может, это осень?.. Нет, определенно весна. На кустах обильно выступает зелень, по вечерам она будоражаще пахнет той жизнью, которая иногда видится мне во сне. Девушки на главном проспекте уже смотрят на мир как-то иначе, и мир взволнован их взглядами, потому что весна. Когда темнеет, я замечаю, в парках на лавочках мается чужое счастье и летают глупые, как голуби, шепоты.

Меня почему-то всегда интересовало: о чем они говорят, эти джинсовые парочки? И как-то, когда я, по обыкновению, сидел один как сыч, отпугивая всех своей угрюмостью, на мою скамейку подсели парень с девушкой. Он держал ее за руку и время от времени наклонялся к ее лицу, прикасаясь виском к щеке.

Девушка торопливо и взволнованно говорила:

— Ты знаешь, мы позавчера были у Верки на дне рождения, так там был один артист из драмтеатра, и он такие стихи Верке читал, прямо умора!

— Угу, — сказал парень и поцеловал девушку. Левую руку он положил ей на колено, а правой обнял за плечи, и она заговорила как-то еще оживленнее:

— Я б вообще-то даже и не подумала никогда, что он артист. Так одет… как-то слабо… Брючки такие мятые, рубашка какая-то затасканная, а строит из себя, конечно, куда там… — Девушка убрала его руку с колена и шутливо пристукнула по ней кулачком: — Вот тут пусть все время и будет!

Парень непослушно опять перебрался рукой на колено и сказал:

— Так эти артисты все ненормальные! И вот ты точно говоришь, что строят из себя… страшное дело. А зарабатывают еле-еле. Мне один говорил, у них зарплата мизерная, а гоняют их… от и до!

Она наклонилась к парню и что-то зашептала ему прямо в ухо. До меня только и донеслось:

— …Лавочка свободная… подслушивает…

Они встали и пошли себе.

По их походке я догадался, что они счастливы. А если б я еще был и тем, кто угадывает самые тайные желания у незнакомых людей, я бы сказал: этим двоим нужна двухкомнатная квартира, гарнитур, телевизор и автомобиль «Запорожец». Они потом его продадут и купят «Жигули».

А что?.. Нормально.

Я тоже встал и пошел к себе во двор. Там наши мужики еще играли в домино. А чего одному сидеть?.. В компании веселее, правда?..

10

Фотография № 14. Где-то на юге снята была эта пустынная курортная аллея с подстриженными декоративными кустами (их почему-то везде стригут одинаково), а чуть в стороне, возле огромного памятника, — допустим, Ломоносову — живописная группа: царь Трои — Приам, в соломенной шляпе с черной лентой и в белом кителе по моде тех лет; рядом его жена — Гекуба, в креп-жоржетовом платье с короткими рукавами-фонариками и с черной сумочкой, прижатой локтем. Между ними их сын Парис. Глупо-удивленно он смотрит в объектив и ждет, когда же ему купят мороженое. Он в майке и тюбетейке. Светит яркое солнце, — очевидно, полдень. Фотография получилась слишком контрастной.

Миф о Парисе столь прекрасен и совершенен, что я его втискиваю куда надо и куда не надо. Вероятно, его универсальность — один из признаков великой мысли. Но вместе с тем авторы мифа допустили в гениальном повествовании столько натяжек, что любому редактору разгромить логику поступков героев ничего не стоит и с категорическим выводом: «Содержание предложенной вещи психологически не мотивировано» — возвратить произведение на доработку… кому?.. Грекам — вот кому!


Рекомендуем почитать
Твердая порода

Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.


Старики

Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.


Ночной разговор

В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…


Встреча

В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».


Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».