Адрес личного счастья - [85]

Шрифт
Интервал

Кто такая Томка?.. Ну, она довольно модная девица… привлекательна… но ей, например, бесполезно объяснять, что мне еще нужно поработать. Ей вообще бесполезно объяснять что-либо. Она всегда все знает сама. Во всяком случае, без моих унылых объяснений. И если кто-то кому-то объясняет, так это она — мне. Она объясняет — ладно бы… но она при этом еще ужасно злится, что я такой тупой. До меня, по ее мнению, очень медленно все доходит. Другие соображают быстрее. Томка вообще не слишком высокого мнения о моих умственных способностях, и поэтому она оставила за мной единственное право — соглашаться с ней. И я соглашаюсь. Если, конечно, она дает мне на это время. А поскольку она всегда спешит, то выразить свое полное согласие с ее намерениями мне удается не часто. Так что, когда я сказал в телефон: «Ну ладно, приходи», — там раздавались короткие гудки.

Вообще у нас с Томкой самые странные отношения. Сколько я ее знаю, а это к тому времени составляло недели четыре, столько она от меня уходит. «Прощай навсегда!», «Больше ты меня не увидишь!», «Никогда в жизни не позвоню!», «Это было последнее, что ты от меня слышал!» — и так далее бывает по два раза на день. Тем не менее «разлуки навсегда» больше нескольких часов не длятся. Как правило, Томка на следующий день звонит и в категорической форме сообщает, где я должен ее ждать и сколько времени. Согласиться или отказаться я, по обыкновению, не успеваю, поэтому мне остается приходить, куда сказано, и ждать, сколько сказано. Ну и что греха таить… иногда мы бывали с ней счастливы, когда удавалось оставаться наедине…

В общем, я сидел и тупо смотрел на лист, потому что страшно устал и не было никаких сил нанести хотя бы оси последнего узла фермы.

И тут является этот парень, с фотографии № 10.

По виду его нетрудно было догадаться, что внизу (у нас там кафе, на первом этаже) празднуются именины Или «обмывается» крупный успех, посетитель несколько навеселе. Загадкой оставалось, как он забрался на восьмой этаж и в лабиринте комнат, залов и коридоров нашел одинокого меня.

Гость непринужденно оперся на мое плечо, слегка дохнул в лицо алкоголем и доверительно произнес:

— Пошли выпьем!

— Благодарю вас. Я, к сожалению, должен поработать, — ответил я и заерзал под его рукой.

Меня, правда, слегка передернуло от своего интеллигентного тона — я, в общем-то, презираю трусливых людишек, которые заигрывают с пьяными, чтобы избежать скандала. Их, пьяных, в морду бить надо, чтоб впредь неповадно было. Но такой я решительный, когда приходится смотреть со стороны. А здесь передо мной стоял молодой цветущий атлет, в котором минимум восемьдесят пять килограммов живого веса, и, судя по его виду, он регулярно занимается штангой, а по утрам ест яичницу с салом и пьет томатный сок.

Глаза парня с некоторым бессмысленным удивлением блуждали по комнате и наконец остановились на моей ферме.

— А что это ты тут рисуешь?.. — Его выпуклая физиономия перекосилась от презрения, и, чтобы я лучше понял, о чем он спросил, гость ткнул пальцем в чертеж, так что от ногтя осталась вмятина, а кульман едва не перевернулся.

Я несколько замешкался, пытаясь как-то поумнев объяснить свое времяпровождение, и сказал:

— Да вот…

— Студент, что ли? — прервал он мои потуги.

— Да не совсем… это вот ферма.

Пришелец икнул, сел на мой стул и утомленно заключил:

— Дерьмо это все!

И здесь я допустил первую ошибку. Вместо того чтобы тут же с ним согласиться (а ведь если разобраться объективно, то моя эта несчастная ферма — дерьмо и есть! Поставят ее или не поставят, человечеству от этого ни холодно ни жарко; это же не запуск людей в космос и не пересадка живого сердца), так вот, вместо всего этого я подумал: а чего этот тип меня унижает? Большим человеком я себя почувствовал. И сильно гордым стал. Не к месту.

В общем, спрашиваю я его:

— Интересно было б узнать, чем, собственно, вы занимаетесь?

Парень даже не ответил. Он только посмотрел на меня и отвернулся. Ему было меня просто жаль. Наконец он смягчился и снизошел:

— Это я-то… чем занимаюсь?

Великодушный гость давал мне, неблагодарному, последний шанс. Но попробуйте меня остановить, когда я уже почувствовал себя большим человеком и закусил удила.

— Да, вы!

Скромно потупившись, посетитель мужественно сжал кулаки и погасил в себе вспышку благородного гнева. Затем он совершенно невозмутимо произнес:

— Занимаюсь я тем, чем тебе и не снилось заниматься. Понял?

— Нет. Не понял.

— Ну значит, ты тумак! — Он помолчал, подумал и добавил: — Ты даже не знаешь, какой ты тумак!

Ну а я, как вы уже догадываетесь, в тот момент стал великой цацей, меня и тумаком не назови. Сделал губки бантиком и опять ему интеллигентно:

— М-да? Вы так считаете?

Гость этот мой вопрос не понял. Он угрюмо икнул и продолжал смотреть на меня с подозрением: может, я издеваюсь? Потом он вдруг встал и подошел ко мне вплотную.

— Я тебе сейчас… — зловеще произнес он. — Я тебе сейчас…

Тело мое задрожало противной мелкой дрожью, и в голове промелькнуло подозрение, что, наверное, не такой уж я большой человек, каким выставлял себя перед посетителем. А он продолжал:


Рекомендуем почитать
Твердая порода

Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.


Старики

Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.


Ночной разговор

В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…


Встреча

В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».


Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».