Адрес личного счастья - [84]

Шрифт
Интервал

Н-да… эта последняя фразочка… Выскочила, и не заметил — как! Это ж надо: «Раз работаем — значит…» А оно ведь ничего еще не значит. Тут невольно вспомнилось, как у нас в свое время распространилась трогательная мода восторгаться при виде работающего человека. Прямо так, не стесняясь, и заявляли: «Он (то есть лирический герой) был красив с топором в руках, рубя дерево!» Или там:«…со скальпелем над телом, с отбойным молотком у древней стены, с телескопом на пригорке…» Как будто работа — это некий феномен, наблюдаемый в природе раз в тысячелетие и о котором мы только-только прослышали, но не очень-то в него верим.

Один мой эстетствующий приятель (интеллектуал, конечно, или, как ласкательно сокращают это слово в обиходе, — «интель») как-то зашел ко мне на работу (хотел занять рубль) и тут же, брезгливо осмотрев, как мы горбатимся над столами, довольно любопытно высказался: «Вы здесь все… как пчелы… — Он слегка нагнулся и, подняв руки, согнул кисти наподобие лапок пчелы. — Вот такие огромные пчелы. — Он пожал плечами в недоумении. — И как это можно… изо дня в день!..»

Через пару недель я встретил его в городе и сразу обратил внимание, что в нем значительно поубавилось эстетства и прибавилось благополучия, что ли… и от вопроса: «Как дела?» — не шарахнулся, как прежде, а снисходительно успокоил меня:

— Нормально, старик! Нормально!

Он стоял в кругу каких-то похожих друг на друга мужчин. Всем им было где-то под тридцать, они одинаково начали толстеть и лысеть и с одинаковым выражением лиц вели респектабельную светскую беседу очень неторопливо, с сознанием собственного достоинства.

— А вы слышали, Фред купил «Жигули»-пикап? 29-15, — заявляет один из них. При этом новый плащ его распахивается, и виден круглый, уже массивный живот, обтянутый новым же пиджаком или там свитером.

— Так у него же был «Москвич-412», 99-12, — удивляется другой в ответ, и распахивается еще один плащ, выдвигается еще один живот.

Для меня, конечно, так бы и осталось тайной, чем же стал теперь заниматься мой «интель», если бы не пошел я как-то сдавать бутылки (из-под воды!), где и обнаружил его в должности помощника приемщика стеклотары.

Он надменно и нехотя проходил мимо очереди сдающих бутылки и банки, с видом владыки брал пустой ящик и неторопливо возвращался с этим ящиком, после чего скрывался в святая святых, алтаре приемщика — маленькой кладовке, с тем чтобы опять где-то через полчаса продефилировать за следующим ящиком. И все же меня он отличил в этой очереди. Я расплылся в подхалимской улыбке, а он небрежно, кивком, велел следовать за ним, то есть он вот так прекрасно даровал мне неслыханную возможность не стоять в очереди, а проникнуть в святая святых подобно немногим избранным. И вот в этом-то алтаре я встретил снова ту же самую респектабельную компанию толстеющих мужчин, которых уже видел на центральном проспекте. Они были так же благополучны, как и в прошлый раз, и все так же неторопливо вели светскую беседу.

— А вы слышали, Сэм купил «двадцатьчетверку» (то есть автомобиль «Волга» ГАЗ-24), теперь у него-34-18, — заявил кто-то из них, выставляя живот.

— Так у него же была «белая ночь» (название цвета) «двадцать первая» — 13-86, кажется, — выдвинулся второй живот.

Я поздоровался с ними, они повернулись было ко мне, но тут же и отвернулись, не найдя для себя решительно ничего интересного, ибо даже на участкового уполномоченного милиции я не был похож.

Мой «интель» между тем брезгливо кивнул, показывая, куда выгрузить бутылки, а я, бестолковый, все никак не мог понять, куда же именно, как, впрочем, и то не понял, что допущен я в святилище только случайно и нечего мне здесь здороваться да вступать в контакты с публикой, которой я не могу быть представлен как не представляющий интереса: то есть не завмаг, не завбазой и даже не старший экспедитор я. Объяснять же им, какой я совершенно замечательный руководитель группы из проектного института, было бесперспективно. «А что ты МОЖЕШЬ?» — спросили бы они.

Но вот мой приятель уже сунул мне кучу медяков, с облегчением вытуривая из святилища, дабы никогда в будущем со мной не связываться.

И действительно, когда мы как-то столкнулись с ним еще через полгода и я даже окликнул было его… он уже и головы не повернул в мою сторону… И причина тому была вполне конкретная. От знакомых я совершенно случайно узнал, как блистательно одарила его фортуна: он стал мясником. Естественно, напомнить ему о рубле я бы теперь уже просто не решился. Да и вообще этот контакт исчерпался как-то сам собой. И недаром, наверное, многие социологи отмечают такую примету нашего времени: «…личные контакты усложняются, дружеские связи становятся короче, но многообразнее в связи с интенсивной динамикой развития личности». Ну, а говоря попросту, так то, как человек выглядит, наверное, тоже имеет значение и о чем-то говорит. Словом, я за то, чтоб выглядеть нормально, а если это не удается, так, значит, человек просто не на своем месте.

Вот об этом всем я и думал, сидя за кульманом, и лист мой был уже почти закончен, как тут позвонила Томка и заявила, что она сейчас придет.


Рекомендуем почитать
Твердая порода

Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.


Старики

Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.


Ночной разговор

В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…


Встреча

В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».


Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».