Адмирал Корнилов - [128]

…Вечером того же дня, 30 сентября, Владимир Алексеевич писал в «журнал» отчёт о проведённом дне в осаждённом Севастополе:

«Мы стреляем, стараемся мешать их работам и ядрами, и бомбами, экономничаем, однако, в снарядах: прибавляем, где указывает надобность, орудия: подводим под систему ход отражения — остальное всё в руцех Божьих. Будем брать меры также для укрытия войск, которых у нас довольно много. Так прошёл день, и мы вступили в 1 октября; ровно месяц нашествия двадесяти языков. Происшествий никаких 30 сентября не было. Погода стоит на заказ, как будто в июле месяце, только не так жарко».

Отвлекая внимание жены от главного, страшного и необратимого, он словно чувствовал, что «вступление» в октябрь — это оставшиеся ей и ему неполные пятеро суток его жизни; последние часы, когда ещё можно вместе о чём-то мечтать, пусть даже на расстоянии — но пока ещё вместе…

…И.Ф.Лихачёв вспоминал впоследствии:

«За несколько дней до бомбардировки возвращались с одного из объездов оборонительной линии. Мы выехали сначала, как обыкновенно, в довольно большом числе, но мало-помалу Корнилов, по своему обычаю, разослал всех с разными поручениями: «Вы поезжайте к тому-то и скажите то-то; съездите туда-то, узнайте или справьтесь о чём-нибудь» и т. д., и под конец я, будучи в тот день дежурным флаг-офицером, остался с ним один. Сзади ехали один или два казака, и Корнилов начал говорить так:

— Ну, кажется, мы сделали теперь всё, что возможно было сделать, и всё, что могла указать человеческая предусмотрительность. Остаётся ожидать, что будет.

Действительно, всё, казалось, было сделано. Все огромные средства флота были обращены на защиту города, оборона наша была теперь твёрдо организована, и всё это сделал один этот человек, но в словах его теперь как будто слышалась (в первый и единственный раз) некоторая усталость и невольный упадок духа. И мне в эту минуту стало жаль великого подвижника. Я сказал, что у меня есть как бы предчувствие, что к концу года всё окончится благополучно и на Рождество, когда церковь благодарственно молится за избавление от нашествия 1812 года, мы присоединим нашу новую молитву за избавление от нашествия англо-французов на Севастополь.

— Нет, — возразил Корнилов, — для меня это был бы слишком долгий срок. Разве вы не замечаете, видя меня каждый день, что вся моя настоящая деятельность поддерживается искусственным напряжением, которое долго продолжаться не может. Так или иначе, но для меня развязка должна прийти скорее.

И действительно, ему недолго пришлось ожидать развязки…»

…Из октябрьского «журнала» вице-адмирала В.А.Корнилова:

«1 октября. Продолжение тех же событий. Неприятель роется, а мы ему стараемся мешать своей артиллерией и вместе с тем усиливаем свою оборону и числом, и калибром орудий, и утолщением брустверов, и насыпью траверзов и т. д. Теперь не подлежит сомнению, что англичане взяли на себя восточную сторону, а французы — западную, т. е. город. Удаль наших штуцерных продолжает нас тешить и надоедать неприятелю. После полудня 8 минцев пробрались под самые насыпи французов против бастиона № 5, и двое вскочили на ров, где рассмотрели до 8 мортир, ещё не установленных, вырытые канавы и что вбивают сваи, орудий не заметили. На левом фланге две партии охотников подходили к самым укреплениям, сооружённым англичанами, и тревожили их всё послеобеденное время. Перестреливались более часу с их цепью. Бутырские охотники бросились в штыки, заставили англичан отступить и взяли в приз белое одеяло. Горько подумать, что с таким войском потеряли Альму.

2 октября. Неприятель продолжает те же работы. Французы распространили свои батареи и возвели амбразуры, обложив турами. Англичане продолжают насыпи. У англичан обозначились, кроме отдалённой батареи, ими брошенной, две батареи: одна на возвышенности, в конце которой стоит бастион № 3, другая на возвышенности, выдающейся крутым мысом к Пересыпи, где была бойня. Наши укрепления тоже усиливаются: открыли новую батарею из 7 орудий на правом фланге, между бастионом № 6 и батареей № 10. Новая батарея обстреливает длинную и широкую лощину против оборонительной стены и кладбища; в других же укреплениях наставили пушки большого калибра и готовим мортиры. Во 2-м часу открыли огонь против французских работ со всех орудий, которые по ним могли действовать, и продолжали с час. Пальба эта была сколько для разрушения работ, столько для приучения артиллеристов, она имела полный успех: из работ сделалась каша. Минские охотники с присоединением моряков и флотских офицеров ходили опять почти под самый вал французов и потому только возвратились, что были отозваны. На левом фланге бутырцы и несколько матрос делали экспедицию во время обеда англичан, схватив у них ранцы и другие вещи, в том числе собачку с именем Morison, а те бежали; только потом высыпали в больших силах, причём произошла перестрелка; один из наших убит и 4 ранены легко. Наши отретировались с ранцами и даже с собачкой, положив многих неприятелей на месте. Вообще неприятельские стрелки перестали приближаться к ним и если показываются, то с большею осторожностью.