Адель - [34]

Он полагал, что ему хватит решимости выкинуть ее на улицу – без денег, без работы, без всяких перспектив, кроме возвращения к матери в унылую квартиру в Булонь-сюр-Мер. На минуту даже почувствовал, что вполне способен сказать Люсьену, когда тот его спросит: «Мама заболела. Ей лучше жить отдельно от нас, чтобы поправиться». Но у него не получилось. Он не сумел открыть дверь, выдворить ее из своей жизни. Смириться с мыслью, что она может существовать где-то еще. Как будто его гнева было недостаточно. Как будто он хотел понять, что довело их обоих до этого безумия.

Он бросил сумку на пол. Вгляделся в ее умоляющие глаза, глаза загнанного зверя, и потряс ногой, чтобы не дать ей за него уцепиться. Она упала мертвым грузом, и он вышел. Стоял жгучий холод, но он ничего не чувствовал. Повиснув на костылях, побрел по улице к стоянке такси. Водитель помог ему вытянуть загипсованную ногу на заднем сиденье. Ришар протянул ему купюру и попросил ехать, не важно куда. «И, пожалуйста, выключите музыку». Они катались по набережным, бесконечным зигзагом по мостам пересекали реку. Он ехал, а боль следовала за ним по пятам. Не было сил ни пошевелиться, ни вздохнуть; казалось, что, если он остановится хоть на миг, горе уничтожит его. Наконец водитель высадил его у вокзала Сен-Лазар. Ришар зашел в пивную. Зал был полон – пожилые супруги, вышедшие из театра, шумные туристы, разведенные женщины в поисках новой жизни.

Он мог бы позвонить кому-нибудь, выплакаться на плече друга. Но как рассказать о таком? Да и что бы он сказал? Адель, верно, думает, что он никому не говорит из стыда. Что он предпочитает сохранить лицо, чем искать поддержки в дружеском участии. Воображает, что он боится прослыть рогоносцем, униженным мужчиной. Но ему плевать, как на него посмотрят. Он боялся того, что будут говорить о ней, в какие рамки ее загонят, к чему сведут. Как высмеют его горе. Больше всего он боялся, что ему навяжут решение, скажут непререкаемым тоном: «При этих условиях, Ришар, тебе остается только расстаться с ней». Заговорив, он сделает такой исход необратимым.

Он не стал никому звонить. Несколько часов в одиночестве разглядывал свой бокал. Так долго, что даже не заметил, что зал опустел, что уже два часа ночи и старый официант в белом фартуке ждет не дождется, когда он расплатится и уйдет восвояси.

Он вернулся домой. Адель спала в кровати Люсьена. Все было нормально. Ужасающе нормально. Он не понимал, как ему удается жить.

На следующий день диагноз был поставлен. Адель больна и будет лечиться. «Мы найдем специалиста. Он займется тобой». Через два дня он потащил ее в медицинскую лабораторию и заставил сдать десятки анализов крови. Получив результаты, оказавшиеся чистыми, он заключил: «Тебе здорово повезло».

Он задавал ей вопросы. Сотни вопросов. Не давал ни минуты передышки. Будил ее среди ночи, чтобы подтвердить подозрение, выяснить подробности. Он был одержим датами, совпадениями, сопоставлениями. Она повторяла: «Уверяю тебя, я не помню. Мне это никогда не было важно». Но он хотел знать об этих мужчинах все. Имя, возраст, профессию, место, где она их встретила. Он хотел знать, как долго длились ее связи, где они встречались, что пережили.

В конце концов она уступила ему и рассказала – в темноте, повернувшись к нему спиной. Ее рассудок был ясным, она выражалась четко и без эмоций. Иногда она углублялась в сексуальные подробности, но тогда он сам ее останавливал. Она говорила: «И все же речь только об этом». Она пыталась рассказать ему про ненасытное желание, про позыв, который нельзя сдержать, про отчаяние из-за невозможности положить этому конец. Но ему не давало покоя, что она могла оставить Люсьена на целый день, чтобы встретиться с любовником. Что выдумывала срочную работу, чтобы отменить семейный отдых и два дня напролет трахаться в паршивой пригородной гостинице. Его и возмущала, и завораживала легкость, с которой она лгала и вела эту двойную жизнь. Его поимели. Она манипулировала им, как банальной марионеткой. Может быть, иногда она даже смеялась, возвращаясь домой с утробой, полной спермы, с кожей, пропитанной чужим потом. А может, насмехалась над ним, передразнивала его перед своими любовниками. Наверняка говорила: «Мой муж? Не волнуйся, он ничего не подозревает».

Он ворошил воспоминания, пока его не начинало тошнить. Пытался вспомнить, как она вела себя, когда возвращалась поздно вечером, когда исчезала. Как от нее пахло? И когда говорила с ним – было ли ее дыхание смешано с дыханием других мужчин? Он искал какой-нибудь знак, возможно, прямую улику, которую раньше не желал замечать. Но нет, ничего существенного не приходило ему на ум. Его жена была непревзойденной обманщицей.

Когда он познакомил Адель с родителями, Одиль очень сдержанно отнеслась к его выбору. Ему она ничего не сказала, но от Клеманс он узнал, что она употребила слово «расчетливая». «Эта девица не для него. Слишком много из себя строит». Одиль никогда не доверяла этой скрытной женщине. Ее тревожила холодность Адель, отсутствие у нее материнского инстинкта.

А он, провинциальный студент, застенчивый, не способный поддержать разговор, умирал от желания держать в объятиях эту женщину. Ришара околдовала не только ее красота, но и то, как она держалась. Глядя на нее, он старался дышать глубже. Ее присутствие наполняло его до такой степени, что становилось болезненным. Он любил наблюдать за ней, знал наизусть малейшие ее жесты. Она мало говорила. В отличие от его приятельниц, студенток-медиков, она не предавалась сплетням и пустой болтовне. Он водил ее в шикарные рестораны. Устраивал поездки в города, которые она мечтала увидеть. Очень быстро познакомил со своими родителями. Попросил переехать к нему и сам занялся поисками квартиры. Она часто говорила: «Со мной такое впервые». И он этим гордился. Обещал, что ей ничем не придется заниматься, а он позаботится о ней, как никто прежде не заботился. Она была его неврозом, его безумием, его мечтой об идеале. Его другой жизнью.