Дни тянулись медленно и лениво. Точно так же как жирные тяжелые тучи неба Мей-Йильи. Со временем я свыклась со своей участью. Да и как не свыкнуться, когда у тебя на глазах двое медоедов доедают останки когда-то любимого собственного тела. Хмурое лето изредка радовало солнечными днями, раскалённый небесный шар, дарящий свет и радость, вселял надежду. Я наблюдала за тем, как быстро рос малыш-медоед.
Он всё реже играл с блестящим на солнце шариком, а в иные дни даже не подходил. Зато гораздо чаще брал меня с собой в берлогу. В один прекрасный день, когда ночами трава-скороспел снова начала покрываться тонкими иглами инея, мать-медоед, вместо того, чтобы разделить пищу с отпрыском, грозно зарычала и ощутимо дала лапой ему по носу. Малыш покатился и заскулил, но вновь, с поникшей головой приблизился к добыче, принесённой старшей в семье.
Большой медоед с удовольствием расправлялся с крупной рыбиной, уже мертвой, извалявшейся в лесном мусоре. И снова отпрыск получил вместо сытного куска удар когтистой лапой. Была и третья попытка. Четвёртая, пятая. Они не принесли успеха. Голодный малыш поскуливая, взял в зубы сферу и пошел прочь из негостеприимного родительского гнеда.
Ну вот, и тебя выбросили. За время, проведённое в логове медоедов, я успела назвать зверюшек Гретой и Ральфом. Сейчас со мной остался Ральф, малыш, который уже был достаточно большой, всего на полтора десятка сантиметров в холке ниже мамаши. Но оттого не менее опасный.
Я не раз наблюдала, с какой лёгкостью его белоснежные острые клыки рвут податливую плоть и крошат кости. Если бы у моей челюсти была такая сила, наверняка никто из задир, коих в школе находилось в достаточном количестве, не приблизился бы на расстояние вытянутой руки.
Короткое северное лето закончилось. К утру холодостойкую жёсткую короткую травки начал покрывать, будто налёт смерти, иней. Я медленно сходила с ума. Как духи и Сущности, лишённые движения, не теряли рассудок?
Казалось, что если я когда-нибудь выйду, то уже не стану прежней Рийзе. Конец приближался совсем незаметно. Меня начало раздражать пение птиц. Солнечный свет приводил в бешенство. Я металась по своей тюрьме, тщетно изыскивая пути спрятаться от него, но пространства для манёвра в сфере, размером с небольшой детский мячик для подобных целей было маловато. В один из дней я перешла грань. Решила, что больше незачем жить. Стать очередной обезумевшей Сущностью, за которой гоняются маги? Мне хватило чуть больше пары месяцев, чтобы на своей шкуре ощутить, каково это — находиться в изоляции.
Убить себя. Насколько это вообще возможно в ограниченном пространстве сферы?
Малыш-медоед, порыкивая, прижимал мою тюрьму к себе. Не знала, что у зверей могут быть чувства. Уже взрослый зверь хранит ненужную безделушку в память о том, как ему было хорошо и уютно в материнском гнезде. Несмотря на то, что медоед был молод и полон сил, иногда, когда луну на небе не закрывали тучи, он протяжно завывал в берлоге. Прямо как я, когда попала в рабство. Знакомое, гнетущее ощущение, когда тебя вроде бы и любили, но потом выкинули из жизни насовсем. Тоска добавляла негативной окраски в безрадостные ощущения.
Я всю ночь изворачивалась, пытаясь достать из подпространства взрывной кристалл: сфера сильно ограничивала движения, а потому получилось не сразу. Зачем я это делала? Существование в тюрьме с перспективой провести здесь тысячелетия. Работа с подпространством не подразумевает под собой затрат Силы, на которой стоял блок. Я хотела умереть. Были сомнения в том, будет ли воздействовать кристалл на магическое тело, но попытаться всё же стоило. Времени у меня более чем достаточно. Долгие минуты ожидания вытеснил собой успех: я наконец вытащила из подпространства самовзрывающийся кристалл, который, как по часам, должен был произвольно взорваться. Он был на порядок больше, чем я ожидала. Тело заполнило уютное тепло, в то время как в самом деле внутри сферы происходил апокалипсис.
Медоед заскулил и отбросил стеклянный шар. Когда взрыв утих, я огляделась. Выжженная трава на несколько десятков сантиметров окрест напрямую говорила о том, что тюрьма может нагреться. Причём чертовски сильно!
Занимался рассвет. Из берлоги, прихрамывая, вышел медоед и, увидев старую игрушку, подошёл, заинтересованно обнюхивая. Ему досталось здорово: большие сильные звери ни с того ни с сего хромать не будут. А у меня в голове начал потихоньку зарождаться план, как выбраться из ненавистной стекляшки.
