Ничему и кому, — наконец оно наступило.
В сей гармонии чудной пребудешь до самой смерти.
И проси об одном: чтобы все, как есть, оставалось.
Как наступит чума, ты поймешь, что она безразлична.
Ты закуришь сейчас, из кармана достав, сигарету,
Ты ведь часть этих улиц и дамба хранит от потопа,
Ты уже утонул в душном ветре, спасенья не будет,
Чайки в клюве несут шуруп твоего катафалка
И сейчас завопят об этом дикие гуси
И Шаляпин в душе, наконец, пропоет „умираю“.
Ибо ты готов уж пойти за новой бутылкой
И, прекрасный как ангел, спускаешься медленно с неба…
Не ищи облегченья, такое здесь вряд ли возможно,
Всюду толпы густые, их лица хранят выраженье,
Я достану сейчас из кармана левиафана
И погибнет твой город, и ты не уйдешь от расплаты.
Впрочем, скоро сами наступят последние сроки.
Не избегнуть душе одинокой людского разврата,
Всюду толпы густеют, а возле храма футбола
Наркоманы, нацисты, поклонники рок'н'ролла,
Извращенцы, маньяки; проповедь здесь неуместна.
Мы пойдем, Я и ты, по Большому проспекту,
Ты уже про бутылку забыл, ничего нам не надо…
Будь душой, как последний сикарий в Масаде.
Возвращайся к Неве, и гляди — Исаакий
В волнах ветра покоясь, подобен каменной фуге.
И такой же в душе, в равнодушии теплого неба —
В равновесии этом оно и приходит, счастье.
Что несешь ты, гяур, <…>?
„Алазани, Мартини, Агдами, Салютто —
Все равно, лишь бы в глотку текло, проходили минуты“
<…> —
Алкоголик и бомж, вот и вся твоя цаца,
Возвращайся домой, позабудь все на свете,
Оставляю тебе равнодушие теплого неба,
Но не жди Исаакия в теплой душе, не надейся.
Мы похожи; потому-то, наверно, Мне скучно».