Адаптированный Гораций - [2]

Что было горевать? К чему трагедий чин?

Пропащие миры? Сомнительный зачин

Расколотых сердец, несчастных мифологий,

Которыми, увы, не скрасишь эпилога?

Остался я один, среди других светил

Мерцает заодно бабахнувший тротил;

Зевс Всевластитель! что мы сделали из жизни…

Несутся в воздухе крылаты организмы

Как жмуриков привет; что было горевать?

На кой? Я так хочу всю жизнь переиграть

Вписав под тяжкими пустыми небесами

Тебя и Делию, фонтан вазисубани

Неиссякающий, раскола избежать,

Потягивать мерло и жребии бросать.

Они нас предали, кудлаты серафимы,

Мир поломался и несчастья неделимы.

1999 — 2000

Девять крылышек соснового лубоеда

I

Прилетели птицы и улетели птицы,

Но печально в душе воцарилась

Мысль, что суждено здесь кости оставить,

Что не улететь за ними.

Вы-то, птицы, летите в теплые страны,

Легким клином рассекаете влажное небо,

А я сижу как дурак и стучу зубами,

Коченеть уж начал.

Вы ширяете крыльями влажное небо,

Впереди синева, океан и солнце,

Легкий воздух упруго скользит под крылами,

Наслаждающимися полетом.

Позади холода и пределы мира,

С каждым взмахом близясь теплому краю

Вы избрали сами себе погоду

И сладка усталость.

Будь ты проклято, мерзкое время года,

Эти гнусные зимы, ледняк вонючий;

Худшие дни, проклинать вас буду

Пока не умер.

II

Зимой, когда замерзает болото

И можно выйти из сел погонять медведей,

Прогуляться немного и пострелять соседей,

Чтоб не стучать о стакан зубами

Самое время вспомнить родную культуру,

Водку, наливку и прочию политуру,

Время забыть лозу винограда

И к корням вернуться, истокам, глубинам,

В теле сирокко разлить голубиный —

Время себе заказать погоду,

За недостатком печи забраться под одеяло,

Вместо свечи поставить сверху бухало

И пережить полгода зимы,

Остальное забыв, бестревожно

Став образом жизни, когда она невозможна,

Медленным зноем бредущих в песках Китая,

Засыпая, слонов считая,

Стужу, мраз бытия, огибая,

Проведя городами псоглавцев,

Диких бабищ, в Александрии краях, огнеядцев,

Время вывести их к Синаю,

Где под подушкой лежит Израиль,

Где-то в ногах непокорно шуршат арабы,

Теплое море шумит на остальном пространстве,

Чайки, зимуя не там, над одеялом летают,

В Эвбею летят, Ионию, Эолиду,

Трепетом крыл печаль разгоняя;

Так и бредут слоны…

III

Не грусти, Катулл, видно, ледняк этот вечный,

Раз уж боги судили, тебе уделом

Будет до смерти — а ведь глупо перечить

Своему уделу.

Крепче зубы сожми, поскольку это звучанье

Распугает муз, приведет несчастье,

У тебя не хватит денег и сил на то чтоб

Хотя бы выпить.

Наберись терпения чукчи: в тундре

Тоже теплые дни бывают,

Хотя не во всякой, увы, и десять лет я

Лета не видел;

Проще всего говорить: как худо, —

Но жизнь одна, и живи достойно,

Забудь о холоде, забей трубку,

Уже летят чайки.

IV

Страшный зверь лубоед, я тебя не боюсь,

Хоть ты и в чаще живешь,

Я с собой бутылку возьму,

Выпью и буду таков.

Ибо ты боишься вина, и

И бальзама боишься ты; запах

Запах виноградной лозы и трав

В тебе вызывает дрожь.

Я с собой булавку возьму

И, пронзив твой жирный хребет,

Возьму у тебя два крыла,

Чтобы самому улететь.

V

Не прячь, птенец, свой клюв под крылья,

Скажи мне все, что уже знаешь,

Как воздух клюв точит, шипя резко,

Крича, как чайка.

И лесть и бляди все сего прелестнаго мира

Уже не взволнуют тебя — пойдешь степенно,

Не глядя на ложь, на обманы гнусны,

Летом красавиц ноги.

Нету вообще ничего, даже сердца и крыльев,

Только твой черный клюв да чего-то значит,

А уж затем просторы, дорога, степной ветер

И молодые кобылы.

VI Унылые беседы с серафимами

Если выйти из дома купить сигарет,

То я сверху услышу знакомый привет.

Не забуду в аду, не забуду в гробу,

Я повсюду тебя, милейший, найду,

Я повсюду достану, страшон и могуч,

Чтобы знал, как парю меж лазури и круч,

Как Я птицу пугаю, взглянув между глаз,

Или рыбу, за жабру заткнув ватерпас;

То напротив, рудами гремлю под землей,

Рудокопов давлю, шелестя коноплей,

Как гляжу Я пластом, серебристой струей

В ледяную лазурь и земное нутро.

Расскажу, как все это сверну я в дугу

И никто не посмеет промолвить гу-гу.

Лучше сделай, чтоб не было больше зимы

И избавь мой народ от печальной чумы,

Не в аду клацнув зубом, до истин Твоих

И народу, и мне, что до девок тугих.

Чтоб чукча сеял ананас

К Магогу льды отправь в Техас.

Чтоб у Снегурочки растаяла слеза

Пора бы это, двинуть полюса.

Пошли, Господь, в Америку чуму

Бубонную, а сербов буйных загаси,

Всем остальным сверни рога

Чтобы вздохнуть спокойно мне.

Где лугами течет свята лабуда

Там услышишь последнее «да».

Сдохнешь ты, сдохнут все,

Сдохнут все на земле,

Только Я никогда не умру.

Пустоты той кору

Как водица пройду

И на небо как облак пойду!

Серафимы мои, серафимы,

Птички с крыльями вместо ушей!

Вы духовною жаждой томимы,

Обличать прилетайте людей.

* * *

Мы зовемся, увы, серафимы,

Но отнюдь посему не томимы,

Проживая не в Пантикапее,

Но туманной Кассиопее;

Там летает гугнивый сирокко

И ломает нам крылья жестоко,

Там играет святая водица,

Помавает хвостом кобылица, —

Прилетай посмотреть, как струится

Ледяная соленая…[1]

* * *

Проглоти уголек и тверди

Ту-ру-ру ла-ди-да ди-ла-ди.

* * *

Усни, мертвый человек, не тревожь наш дух,

Усни, мертвый человек, не тревожь наш слух

И не тревожь себя.

Услышь, вслушавшись, шептанье воды на дне,