Адаптация к хитрости - [49]

Еще и Солд не давал спуску: после его тренировок у меня тряслись руки-ноги, а еще тянуло спину, как у бабки, разменявшей третью сотню, долго не сходила краснота с лица. Но хуже всего было то, что во время этих самых тренировок Солд доводил меня до белого каления своими замечаниями.

— Ветрова, запрыгивай! Запрыгивай, как на лучшего самца в своей жизни! — орал он, когда я взбиралась на стенку с выемками и углублениями. Вспотевшие руки так и соскальзывали с выемок.

— Если не запрыгнешь, останешься без самца, Ветрова!

— Видать, ей больше самки нравятся, — заметила щурившаяся Круек, которая давным-давно прошла эту стенку. Рядом с ней стояли парни, и они тоже не могли скрыть улыбок. Ридис единственный молча выражал сочувствие.

Лейтенант что-то негромко сказал. Все громко рассмеялись, и я соскользнула.

На самом деле, на стенку я бы залезла с первого раза. Подростком я бегала в джунгли с братьями, несмотря на мамины запреты, и научилась отменно лазать, прыгать, плавать, бегать — разве что драться не умела. Притворяться неуклюжей вошло у меня в привычку с того дня, как я узнала от однокурсниц, что лейтенант женат на своей работе и ему всего полсотни.

Солд подошел ко мне:

— Ветрова, как дела с задницей? Не устала на нее падать?

— Нет, товарищ лейтенант, — я улыбнулась мужчине, надеясь, что эта улыбка растопит сердце голубоглазого гиганта. — Все, что не убивает, делает нас сильнее.

— А задницу — крепче?

И вот так всегда. Ни одна моя нарочитая неудача не оставалась незамеченной, ни одна неосторожная фраза — не парированной. Но я этого и добивалась. Если он привык к сильным женщинам, то больше всего ему запомнится именно слабая. И, хоть задница у меня действительно уже была «всмятку», я поднялась, стряхнула налипшие травинки и невозмутимо спросила:

— Попробовать еще раз, товарищ лейтенант?

— Попробуй. Только в этот раз постарайся, Ветрова. Доставь мне, наконец, удовольствие видеть тебя сверху.

Как многозначительно! Хорошо, что мое лицо и без того уже было красным, и различить на нем румянец смущения было невозможно. Стараясь двигаться как можно более сексуально, я занесла ногу… подтянулась… совсем не сексуально запыхтела… и свалилась уж точно асексуально, зато прямо в руки Солду.

Парни уже ушли бегать, а Круек все стояла и смеялась, показывая на меня пальцем. В круглых светлых глазах даже слезы выступили от смеха. Не поняла апранка, что это было спланировано. Как и предыдущие падения, ушибы и неловкие «случайности» на тренировках.

Солд опустил меня:

— Это крах, Ветрова.

— Товарищ лей…

— За это время любой мало-мальски способный человек уже взобрался бы, но ты, по всей видимости, к людям имеешь косвенное отношение.

— Простите, товарищ лейтенант, — кротко молвила я, и прикусила губу в расчете, что это будет выглядеть привлекательно.

— Игры через несколько дней, Ветрова, а полосу препятствий ты проходишь дольше и хуже всех.

— Но ведь прохожу, товарищ лейтенант. Поначалу у меня вообще ничего не получалось, но ваши тренировки пошли мне на пользу, — я посмотрела на Солда, вкладывая во взгляд смущение и восхищение. Любой мужчина падок на лесть. И этот должен!

Не сработало.

— Иди в медсанчасть, попроси дежурную медсестру поставить регенерационное.

— Так точно, товарищ лейтенант, — томно ответила я и пошла, прихрамывая.

— Ветрова! — раздраженно проговорил Солд мне вслед. — Что у тебя опять?

— Ничего, товарищ лейтенант, — сказала я, и якобы пересилила себя, чтобы не прихрамывать.

— Круек, отведи Ветрову в медсанчасть.

— Товарищ лейтенант! Тренировка-то еще не окончена! — удивилась апранка.

— Тогда пять кругов вокруг площадки, Круек.

Наверное, мысленно лейтенант готов был меня убить, но ему ничего не оставалось, как подойти ко мне, взвалить на руки и понести ставить регенерационное. Стараясь казаться раненой овечкой, я дышала в шею мужчины и думала о том, что, чем больше проблем я буду приносить, тем больше он будет обо мне думать. В один прекрасный момент сердце орионца растает, и он увидит в неуклюжей Ветровой не курсантку, а девушку, которая так нуждается в крепком мужском плече…

Я часто вспоминала совет Малейва — не высовываться и не стараться быть лучше всех. Одногруппники и однокурсники и без того относились ко мне, как к выскочке, и снисходительно терпели мое присутствие. В академии давно установились своеобразные нормы: на общевойсковом факультете и факультете связи могут учиться младшие, но на факультетах разведки и дипломатии — нет. А в этом году на факультете разведки мало того, что чемпионами стали младшие — мы со Слагором, так еще и в лидеры первокурсников вышли орионцы Тулл и Вальдола, а не центавриане, как обычно. Это сбивало с толку и преподавателей, и самих «старших» курсантов. В этой неприятной ситуации все винили вышедший закон о депортации. «Недостойные беженцы ринулись в академии и заняли места достойных» — вот о чем шептались и говорили прямо.

Я вела себя тихо и ни с кем не конфликтовала, хотя и знала, что Вальдола точит на меня зуб. У меня были простые цели — добиться симпатии Солда, отделаться от Малейва, выучить третий центаврианский, подлатать проблемы в знаниях и не оплошать на играх. Кто же знал, что я перестараюсь?