Неуклюжий, похожий на бульдога трофейный «фиат» долго разворачивается, чихает дымом, осторожно выкатывается на улицу и скрывается за углом. Во дворе остается гора досок. «До вечера придётся таскать! — прикидываю я. — А сегодня в классе новое правило по алгебре объясняли».
Из нас, четырёх друзей, регулярно в школу ходит один Руслан. У него даже учебники есть и настоящие тетради. Вовка, наоборот, бросил школу окончательно. Он мать кормит. Без специальности это разве легко? На лампочках много не заработаешь. Их теперь замыкают в проволочные колпачки. Управдомы не дураки, чтоб по пятьдесят рублей каждый вечер платить.
Меня отрывает от школы стройка. То бегаю в банк занимать очередь на получение ссуды, то рыскаю по самолётному кладбищу, ищу шасси для тележки — песок возить.
Обиднее всего за Сашку. Он с портфелем в руках каждый день идёт в школу, но вместо классов попадает к нам на участок. «Иди отсюда!» — гоню я его. Но Сашка не уходит, крутится возле отца. Тот рад. Хвалит. Но я-то знаю, почему отец приваживает моего друга: Сашка лишняя пара рук, бесплатных.
Сашка обожает возиться с кирпичами, цементными замесками, а я, не знаю почему, не люблю стройку.
— Аня! — зову я мачеху. — Бери!
Я поднимаю доску за один конец, Анечка берётся за другой. Её лицо краснеет от натуги.
— Брось! — кричу я. — Иди на мое место! Здесь доска тоньше.
Анечка выполняет приказание. Странно, на строительстве мы понимаем друг друга с полуслова.
— Пошли!
Кряхтя, подтаскиваем доску к окну развалины. От дома остались только стены. Это называется коробкой. Коробка теперь принадлежит отцу. Он говорит, что нам повезло — в нашем городе остались стены, а в других нет даже этого. Там всё сровняли с землей.
— Принимай!
Отец подхватывает доску с той стороны окна и тащит её внутрь развалины, где у нас склад строительных материалов. Отец на ночь забивает окна горбылём, на дверь, сделанную из железной решётки, вешаются два замка, чтоб надёжнее было.
— Посторонись! — кричу я.
У нас договорённость. Если отца видно с улицы, я подаю сигнал: отец боится, чтоб соседи не увидели, как он работает. А то пойдут разговоры, узнают в собесе, и на перекомиссии могут дать вторую группу. Тогда прощай привилегии. Срежут пенсию, лишат карточки с литерой «А». Дом станет строить значительно труднее, чем сейчас, когда у отца первая группа.
Доска.
Доска.
Еще доска.
Работа однообразная. Я не боюсь физического труда — в колхозе научился не разгибать спины до вечера, но мачеха сдаёт.
— Сердце закололо! — говорит она и присаживается на бревно.
Из коробки, припадая на костыль, выходит отец. Он озирается. На улице никого нет. Не хромая, он подходит к нам.
— Что с тобой?
— Так, немножко, — морщится Анечка.
Из окна выпрыгивает Сашка. Лицо у него довольное, ноздри вздрагивают.
— Люблю, когда сосной пахнет!
Он нюхает свои руки, густо перепачканные смолой.
— Строителем будешь, архитектором, — говорит отец и гладит его по вихрам.
— Нет! Я плотником хочу! Эх, топориком тюк-тюк… Здорово так! Честное слово! Дерево, оно как живое. Пахнет мирово!
Сашка опять нюхает руки.
— Гришка, — говорит отец и закуривает.
Мне обидно: договорились вместе бросать курить, я-то сдержал свое слово, а он…
— Гришка, ты слышишь?
— Чего тебе?
— У тебя нет знакомого, которому тёс нужен?
— Не знаю я никого.
— Ты же по базару целыми днями ходишь.
— Я бы не ходил, сам заставляешь.
— Опять за своё! Я тебя почему на базар посылаю? Тебя никто не знает. Подумаешь, пацан. А я на виду, неудобно мне.
— Нахватаю двоек за четверть, — ворчу я.
— В следующей исправишь. Была бы охота учиться! Одним днём больше, одним меньше. Мм-да… Зато, видишь, ещё машину тёса отхватили.
— Нужен твой тёс!
— Эх, Гришка! В твои годы я тоже думал, что мне ничего не надо. Другим дома строил. А как насмотрелся в войну… Мне-то никто не выстроил. Свой угол — великая вещь! Кончишь десять классов, выучишься и, куда тебя судьба ни забросит, по каким дорогам ни протащит, всегда будешь знать, что у тебя есть свой дом. И для тебя этот дом выстроил я. Спасибо не раз скажешь.
— Я бы тоже всё время дома строил! — раздается голосок Сашки. Он качается на конце доски, как на качелях. — Всем бы, всем людям дома построил. Живите на здоровье!
— Познакомься с кем-нибудь, — просит отец, — кто перепродает.
— Ладно! Приведу одного, — вспоминаю я про Яшку.
Отец наклоняется ко мне.
— На завод стекло пришло, целый вагон. Обещали ящик.
— У тебя же есть!
— Не ори! Обрадовался! Есть, есть! Упустим случай, фигу с маслом дадут.
— Зачем тебе столько?
— Продадим! Подожди, не корчь морду! Ты думаешь, за десять тысяч ссуды дом настоящий выстроить! Слушай! Перекрытия поставить — деньги нужны? Нужны! Даром, что ли, на тебя будут работать? Черепицу купить! Ты будешь слушать? А штукатурка? А извёстка? А дранка? А паровое отопление?
Его слова прерывает треск — ломается доска, на которой раскачивался Сашка.
— Доигрался!
Отец вскакивает.
