— Гляди, на третьем этаже стул! — вырывается у Вовки радостный крик.
Я смотрю, куда он показывает пальцем, и действительно вижу на балконе плетёный стул. Видно, во время пожара ветер дул в лоб дому, забивая языки пламени внутрь здания. Поэтому и уцелели подоконники, цветочные ящики по краям балконов и стул.
— Была не была! — решаюсь я и бегу по тавровой балке через пропасть. Подо мной метров восемнадцать. Если оступишься, костей не соберешь. Внизу ржавые прутья обвалившихся железобетонных перекрытий.
Балка начинает раскачиваться. Из стены сыплются кирпичи. После пожара раствор, связывающий кладку, часто превращается в труху. Последние метры… И я вбегаю на балкон.
— Ух! — мне даже жарко, я не чувствую веса собственного тела. В риске есть свой смысл. Нервы напряжены до предела, потом наступает расслабление, и ты как-то по особенному остро чувствуешь, что живёшь. Каждой клеткой чувствуешь солнце, воздух.
Теперь наступает очередь Вовки. Ему на завод идти во вторую смену. У нас есть несколько часов.
— Беги быстрее! — кричу я. — Когда медленно идёшь, балка сильнее раскачивается, равновесие труднее держать.
Вовка опускает на балку одну ногу, затем вторую. Стоит несколько минут.
— Всё! — вздыхаю я. — Сразу не решился, всё! Это как на вышке для прыжков.
— Гришка! — кричит Вовка. — Я внизу буду собирать!
И прежде чем я успеваю ответить, Вовкина телогрейка скрывается в пролётах лестничной клетки.
— Двуличный! Опять испугался!
Вовка делает вид, что ничего не слышит, и даёт сигнал, чтоб я приступал.
Я вынимаю из-за пояса ломик и отрываю ящик для цветов, пристроенный сбоку балкона. Ящик с треском летит вниз. Вовка доламывает его топором. На снегу остаются чёрные кляксы земли.
С трудом отрываю обгоревший подоконник. Всё это пойдёт на топку. Дома два дня не топили, а на улице мороз двадцать градусов, да ещё с ветерком. Окно в комнате огромное, второй рамы нет. Вода за ночь замерзает.
Вскоре на четвёртом этаже не остается ни куска дерева.
Я перелезаю через перила, сбрасываю ломик на третий этаж, потом повисаю на руках, раскачиваюсь и прыгаю на балкон.
Первым делом осматриваю стул. Он совсем ещё новый, крепкий. Одна ножка чуть-чуть обгорела.
Стул летит в глубокий сугроб.
— Двуличный, не трожь! — предупреждаю я.
Ещё полчаса, и я на втором этаже. Внизу уже внушительная куча дров. Я, как саранча, обгладываю развалину. После меня остаётся голый камень.
— Тотальная мобилизация деревянных вещей! — кричу я фразу из кинофильма «Приключения Швейка».
— Прекрати сейчас же! — доносится в ответ резкий голос.
От неожиданности я выпускаю из рук ломик. Он с грохотом прыгает вниз по трубам парового отопления.
Около дров стоит женщина в армейском полушубке и грозит кулаком. Вовки не видно — смылся, даже не предупредил!
— Сукин сын! Мародёр! Что же ты делаешь? В милицию отведу! Ты что же дом доламываешь? Его восстанавливать будут, а ты?
— Чего кричите? Ваш, что ли, дом?
— Мой! И твой! Куриная твоя голова! Народный дом! Слазь немедленно! Я тебя! Я ж тебя!
Женщина бегает и от злости грозит кулаком.
Я выбираю сугроб поближе к стулу, потом делаю резкое движение от перил к дому и обратно. Прыжок. Мягко и бесшумно приземляюсь в снег.
Женщина, думая, что я собираюсь удрать от неё через развалины, бежит в подъезд.
Снег набивается за голенища сапог. Я не обращаю внимания. Стул в руках. Это мой трофей, и я не отдам его никому.
— Держите! Держите! — раздается сзади.
— Держите карман шире, — передразниваю я и бегу по сугробам к пролому в стене. Сую стул в пролом. Эх! Стул застревает. Я вынимаю его, поворачиваю набок. Пока я вожусь со стулом, женщина бежит вдоль стены. Там меньше снега.
Я бросаюсь назад по сугробам, но женщина успевает намертво схватить меня за полу шинели.
— Не уйдёшь!
— Пустите! Чего схватили?
— Не пущу! В милицию! — тяжело дышит женщина. У неё часто-часто моргают глаза. — Не уйдешь!
— Я и не ухожу! Не вырывайте стул! Это мой стул! Из ремонта несу.
— До чего додумался! А? Дома доламывает! Ты погляди, окна порасковырял! Балкон изуродовал! И ещё комсомолец, наверное?
— Ладно, хватит кричать! — говорю я. — Пойдёмте! Куда там? В милицию?
Женщина замолкает, удивлённо глядя на меня.
— В милицию! Только не вздумай убегать. Я тебя всё равно найду. От меня не скроешься.
— Не буду убегать! Слово. Пошли. Раз вы считаете, что я совершил преступление. Пошли!
Я иду по улице, держу стул. Сзади за полу шинели меня держит женщина.
— Бросьте! — останавливаюсь я. — Сказал — не побегу.
Женщина выпускает полу шинели. Мы идём по улице дальше, оба тяжело дышим, оба от возмущения не можем смотреть друг на друга. Милиция около нашего дома, через дорогу.
— Я домой стул занесу, — говорю я. Мы останавливаемся у нашего подъезда.
— И так в милицию пойдешь, — говорит женщина.
