Абрам Каган. Воспоминания - [3]

; вероятно, тогда ей и объявили о решении выслать семью за пределы РСФСР. После этого Г. Ш. Каган обратилась к «председателю Петроградского отделения ГПУ тов. Мессингу» с просьбой отпустить ее мужа «на поруки до высылки, дабы дать ему возможность ликвидировать свои дела». 19 октября 1922 г. Каган был освобожден из-под стражи под поручительство «члена РКП № 20637 профессора 1-го Государственного университета» М. Фалькиера, заверившего власти, что арестованный, «будучи выпущен на свободу, не скроется»[16]. В конце октября Каган получил паспорта и немецкие анкеты на свое имя и на имя жены[17], а 10 ноября 1922 г. было вынесено заключение по следственному делу № 1614 гр. Коган Абрама Сауловича (так! — О. Д.), гласившее: «На основании п. 2 лит. „Е“ Пр[авил]л о ГПУ от 6/II-22 г. полагаю: в целях пресечения разрушительной антисоветской деятельности гр-на КОГАН Абрама Сауловича выслать его из пределов РСФСР за границу, дело следствием прекратить и сдать в архив»; к постановлению приложена справка, удостоверяющая, что «КОГАН Абрам Саулович освобожден из-под стражи 19/Х-22 г. ввиду отъезда заграницу 15 ноября с. г.»[18].

14 (по другим сведениям — 15) ноября 1922 г. все, кто был в списке высылаемых, и члены их семей приехали на пристань на Васильевском острове, чтобы сесть на пароход, который должен был доставить их в Штеттин. «Посадка заняла более суток» — пароход отошел от пристани утром 16 ноября[19]. Так закончился российский период жизни Кагана. Ему было в это время тридцать четыре года.

Следующие шестнадцать лет ему предстояло прожить в Германии (Берлине), много путешествуя по другим европейским центрам рассеяния; а потом еще сорок пять — в США (Нью-Йорке). Иными словами, жизнь его, достаточно долгая даже для человека его поколения (Каган умер в декабре 1983 г. в возрасте девяноста пяти лет[20]), распалась на три неравных по времени периода и протекала в пространстве двух континентов, трех стран, нескольких культур и языков, причем смена их была далеко не во всех случаях последовательной — чаще всего он существовал в своего рода режиме языкового и культурного «взаимоналожения». Представляется, что пик «взаимоналожения» пришелся на берлинские годы.

Каган прибыл в Берлин, имея за плечами, несмотря на сравнительную молодость, солидный издательский опыт и отчетливо понимая, чему намерен посвятить себя в эмиграции. Показательно, что уже на пароходе из Петрограда в Штеттин он и его соратники по петроградскому издательству «Наука и школа» обсуждали планы создания нового издательства в Берлине и даже наметили ряд книг, которые предполагали издать (что Каган впоследствии и осуществил). Вскоре после прибытия в Берлин было созвано общее собрание бывших сотрудников «Науки и школы» с привлечением философов, историков и литераторов, высланных из Москвы и других городов, «для ознакомления друг с другом». Кроме того, в Берлине возобновило свою работу издательство «Петрополис», у петроградских истоков которого стоял Каган вместе с Блохом и Лозинским. Некоторое время продолжалась и деятельность петроградского отделения, и книги выходили с двойным обозначением места издания: «Пг. — Берлин»; однако в 1923 г., не выдержав бремени непосильных налогов, петроградское отделение прекратило свое существование. Наконец, Каган создал собственные издательства «Обелиск» и «Парабола», а после завершения издательского бума в Германии к нему перешло издательство «Слово», принадлежавшее известной немецкой фирме «Ульштейн», и ряд других русскоязычных издательств.

Кроме собственно издания книг, Каган занимался их распространением и книготорговлей[21], сотрудничая с европейскими, эмигрантскими и советскими издательствами (с последними — через «Международную книгу», затем через немецкого издателя Рудольфа Моссе, русским отделом у которого заведовал давний знакомый Кагана, петербургский присяжный поверенный С. Я. Шклявер).

Поначалу распространение книг осуществлялось через издательство «Образование», однако, убедившись «в полной их непригодности», Каган начал сотрудничать с фирмой «Russische Buecher Export», после банкротства которой создал собственную сеть для распространения книг, для чего сам объезжал европейские центры рассеяния. В Праге он снабжал книгами Славянскую библиотеку, «Экономический кабинет» С. Н. Прокоповича и «Русский очаг», созданный С. В. Паниной. В Польше его интересы представляла фирма «Добро», в Литве у него заказывала советские книги фирма «Литература». Он снабжал русскими антикварными изданиями библиотеки и магазины Парижа и Праги; в Италии — библиотеку Беренсона, в Нью-Йорке — библиотеку Моргана.

Учитывая специфику издательского книжного дела в эмиграции и потребности рынка, Каган-издатель и книготорговец не ограничивал себя какими-либо рамками: тематическими, идеологическими, политическими (здесь спектр был достаточно широким — от П. Н. Милюкова до евразийцев), географическими, языковыми, поколенческими[22] — однако все или почти все, что он издавал или распространял, так или иначе имело отношение к русской культуре[23] и способствовало ее сохранению и распространению. В самом общем виде можно говорить, что его деятельность разворачивалась в следующих областях: русская (до- и пореволюционная, советская и эмигрантская) книга на русском языке; русская книга в переводах на иностранные языки; европейская книга в переводе на русский язык; книги по истории русского и европейского искусства и альбомы иллюстраций. Так, в «Петрополисе» в берлинские годы вышли в свет переиздания изданных еще в России «Нездешних вечеров» М. А. Кузмина, «Огненного столпа» Н. С. Гумилева, «Подорожника» А. Ахматовой. Впервые были изданы книги писателей старшего и среднего поколений: «Жанна д’Арк» Д. С. Мережковского (1930), его же трилогия «Лица святых от Иисуса к нам» (1936, 1938; «Данте» вышел уже в Брюсселе в 1939); «Люди в паутине», «За миллионами» и «Обрывки мыслей» В. П. Крымова (1930, 1933,1938); «Путешествие Глеба» Б. К. Зайцева (1937), «О Пушкине» В. Ф. Ходасевича (1937); «Отплытие на остров Цитеру» Г. В. Иванова (1937