Аберистуит, любовь моя - [9]

Сослан подтолкнул деньги обратно.

Уже оплачено; вон тем джентльменом. – Он махнул черпаком для мороженого в сторону скамейки у лееров. Там восседал мужчина в белом кримпленовом костюме «сафари», ярко сверкавшем в лучах утреннего солнца. Это был Валентин из бутика, «переговорщик» Друидов. Я подошел.

– Миленький костюмчик.

Он поглядел на ткань рукава, словно увидел ее впервые.

– Катфефвенная материя, – прошепелявил он. – Вафли бы как-нибудь в магавин, я бы органивовал вам хорофую тфену.

– Если только соберусь на сафари – зайду.

– Прифядьте.

– Спасибо, я постою. Что вам надо?

Он помедлил, словно бы аккуратно взвешивая каждое слово.

– У ваф имеетфя… э… фкавем, «предмет», который интерефует мою органиватфию.

Я слизнул еще мороженого.

– Неужели?

– Вы понимаете о тфем ретфь?

– Возможно. – Я не имел ни малейшего понятия.

– Его дала вам Мивануи.

– А, вот оно что! – Я по-прежнему не имел понятия.

– Мы бы хотели его выкупить.

– Очень мило.

– Мы отфень милые люди, мифтер Найт.

– Поэтому и разгромили мою контору?

Как бы извиняясь, он воздел руку:

– Офибка, отфень дофадно. Мы с превеликим удовольфтвием компенфируем вам урон – в обмен, конефно, на данный предмет.

Я задумчиво поджал губы:

– Сколько?

Валентин улыбнулся, приоткрыв просвет между передними зубами.

– Мы люди равумные; не фтанем мелотфиться из-за пары фунтов. Фкавем, два куфка?

Я поразмыслил.

– Это не компенсирует стоимость поломанной мебели.

Он засмеялся и хлопнул себя по коленям, вставая.

– Фудя по тому, фто я флыфал, мебель в вафей конторе не фтоила и пятидефяти пенфов. Два куфка – это отфень ффедро.

– Как насчет пяти?

– Боюфь, не пойдет. Ефть ведь еффе и фкрытые рафходы, их тове надо утфитывать; рафходы, которые вы понефете, если вдруг мы обнарувим, фто быть милыми для наф – неповволительная рофкоф.

И он порывисто удалился по набережной в сторону Оркестровой эстрады, а я смотрел ему вслед. Когда я обернулся, у ног моих, не сводя с меня глаз и вежливо облизываясь, сидел Лабрадор. Я поглядел на мороженое:

– Ты уверен? Оно, между прочим, куплено на деньги Друидов.

Пес утвердительно облизнул морду, и я подкинул мороженое в воздух. Пес прыгнул и схватил его еще на взлете.

* * *

Когда я вернулся в контору, на клиентском стуле сидела Амба Полундра.

– Не повезло этому парнишке, Бронзини, – сказала она невозмутимо.

– Так ты слышала?

– Это ты?

– Что – я?

– Его убил? Говорят, полиция тебя арестовала. Значит, есть основания тебя подозревать, не так ли?

Я чуть не поперхнулся.

– Ах ты, мелкая… паршивка!

– Не стоит обижаться. Я лишь сопоставляю факты.

– Да ну? Тогда объясни-ка мне факт: при покойнике обнаружили визитку, которую я давал тебе.

Она чуть не удивилась, но тут же залезла в карман и достала мою визитку.

– Она все время была у меня; а ты упомянул меня в полиции?

– Нет.

Она вперила в меня пристальнейший взгляд:

– Точно?

– Слово скаута.

– Гм-м. О'кей. И кто это, по-твоему, учинил?

– Без понятия.

– Ну это мы быстро выясним.

– Постой-ка, дитятко, какие такие «мы»?

– Я решила тебе помочь в этом дельце.

– Да ты что!

– Как напарник.

– То есть, судя по моему виду, мне без напарника не обойтись?

– С моей точки зрения – да.

– Ах неужели?

– Ну.

– Тебе в школу не пора?

Не удостоив меня ответом, она соскользнула со стула и принялась расхаживать по комнате.

– Много я не прошу. Пятьдесят пенсов в день.

Я расхохотался:

– Это на пятьдесят пенсов больше, чем я зарабатываю обычно.

Она подошла к карте города:

– Нам понадобятся красные булавочки.

– На что?

– Увязывать все убийства. Нам понадобятся расписания автобусов, показания свидетелей, компьютерный банк данных и энное количество свежезаваренного кофе. Ах да! – сказала она, отворачиваясь от карты. – Если ты не против, мне, возможно, понадобится твой диван – над этим дельцем придется засиживаться допоздна.

– А что, если новых убийств не произойдет?

Он уставилась на меня:

– Ты о чем?

– Бронзини убит, это всего одна красная булавка… Может, где-то в столе у меня и завалялась. Незачем тратиться на целую коробку. А обязательно красную?

Амба вынула пачку сигарет и буднично сказала:

– Парень, ты – молоток. Чуть меня не одурачил.

– Тебе кто разрешил курить?

– Успокойся, я открою окошко.

– В смысле, рано тебе еще курить.

– Какой из тебя сыщик, если ты не куришь? – Она закатила глаза и со всевозможным драматизмом обиженно спрятала пачку. Потом села.

Некоторое время мы не говорили ни слова; атмосфера легкого антагонизма бесшумно сгущалась. Мы оба знали – тот, кто первым заговорит, проиграл. Она принялась постукивать пальцами по крышке стола. Провалиться мне, если я заговорю первым. Поерзав, я закинул локоть на спинку стула. Эта пакостница скопировала мою позу.

– Слушай, дружок, ну это же… – сказал я наконец.

Она принялась считать, нарочито по-детски загибая пальчики:

– Бронзини, Мозгли, Ллуэллин и Эванс-Башмак.

Я подозрительно уставился на нее:

– Что?

– Уже четыре булавочки, тебе не кажется?

– Ч… что ты такое говоришь?

– О'кей, допускаю, что Эванс официально еще не мертв. Может, полбулавки, но я это говорю исключительно из любезности к тебе. Скоро понадобится целая.

– Эванс-Башмак?

– Уже сейчас, наверно, орудует фомкой – вскрывает райские врата.