Аббарр. Пепел и крылья - [4]
– Ты уверен?
Эша оперлась на стол, и пачка расписок со ставками слетела на пол. Очередь за ее спиной все сильнее роптала. Все больше шей и голов тянулось, чтобы рассмотреть происходящее, а в шепоте проскальзывало: «элвинг», «рубин», «синичка». Эша отогнала мысль о том, что тот самый день настал, и, зажав рубин между большим и указательным пальцами, поднесла камень практически вплотную к морде биста и поймала красный отблеск в водянистых бледных глазах Тхарода.
– Перерыв на кварту, – проорал бист и хлопнул в ладоши.
В Аббарре время мерил песок. Огромный хронометр на центральном пике Черного Цветка был вершиной мастерства часовщиков Пустынного города. И раз время, в прямом смысле, текло, жители пользовались теми же мерами, что и для учета жидкостей. Что ж, у Эши была четверть часа, хотя ей будет достаточно втрое меньше.
Телохранители поспешно вытолкали всех зевак и опустили засовы на тяжелых дверях. В Павильоне Смерти стало непривычно тихо.
– Показывай товар, Тхарод.
– Если ты просишь… Синичка.
Бист жестом подозвал помощника и, встав из-за стола, неспешно пошел к дальней двери. Эша пошла следом. За ней двинулись телохранители.
Миновав коридор и смежную комнату, они оказались в полумраке длинной галереи, где по обе стороны располагались многочисленные клетки и загоны разного размера и степени защиты. Стоило открыть двери, как волна звуков накрыла Эшу. Помещение было наполнено сотнями голосов: рычание, блеяние, клекот сливались в единую какофонию смерти. Эша на мгновение закрыла глаза, отгораживая сознание от криков агонии. Многие из тварей совершенно обезумели, и в их голосах слышались лишь злоба, жажда крови и битвы, а кто-то просил об избавлении, выл о страданиях, голоде, боли истерзанной плоти. Эша отделяла от себя один голос за другим, пока не остались лишь тишина и шум шагов бистов. Ментальный барьер гулким эхом разносил каждый из оставленных звуков. Упади иголка в дальнем углу галереи, и Эша бы услышала ее звон.
Тхарод и его слуги остановились возле большой клетки. За толстыми прутьями безмолвно лежал зверь. Эша подошла вплотную. Это и был кайрин: увечный, с одним недоразвитым крылом, измученный, истощенный. Совсем не такой, как обещала афиша. Прошедший множество боев на арене и все еще живой. Сила и слабость. Несмотря на свой изъян, животное боролось за жизнь, упорно отказываясь подыхать даже после самых тяжелых ранений. Эша смотрела на старые белые шрамы и запекшуюся на перьях кровь, на опухший глаз, на бурые корки на жале хвоста и кончиках рогов, на рваное ухо. Грифон тоже разглядывал ее – единственным оранжевым, как пламя, глазом. Он следил за ней, не проронив ни звука, и даже в его сознании не возникло ни единой мысли. Сегодняшний бой станет его последним. И он знал это.
До Эши доходили слухи, что Тхарод – устроитель одних из самых жестоких «игрищ» на Великой Арене. Они всегда шли до смерти одного из участников. Победителю разрешалось сожрать побежденного. Другой еды бойцам не давали. Вне зависимости, монстры бились или гладиаторы, условия были для всех равные. Разве что аллати и бисты получали в награду еще и жалованье, а рабы могли заработать свободу. А вот для животных был лишь один способ освободиться – умереть.
Эша поймала взгляд янтарного глаза и отвернулась, не в силах заглянуть в бездну.
Внутри элвинг поднималась волна ярости. Казалось, звери почувствовали эту еле сдерживаемую злость, замолчали и лишь глубже забились в клетки. В галерее стало непривычно тихо. А грифон все так же лежал неподвижно. Лишь тяжелое дыхание, спазмы боли и горящий огнем глаз.
– Ты в курсе, что грифоны не могут быть участниками боев?
– Как и торгов, – усмехнулся бист.
Тхарод послюнявил пальцы – традиционный жест торговцев, чтоб «липли» деньги, – и нехотя выписал купчую. Он скосился на Эшу, криво оскалился и скрепил сделку личной печатью. Затем протянул документ и, глядя в глаза элвинг, презрительно бросил:
– Эта тварь сдохнет в любом случае. Слишком он тощ.
– Мы все сдохнем в любом случае, – зло улыбнулась Эша и, выдернув расписку, повернулась к клетке, кинув рубин.
Тхарод чуть не упал, стараясь поймать драгоценный камень, и, спрятав вожделенное сокровище за пояс, крикнул:
– Кстати, за клетку и цепи с ошейником с тебя еще два «дракона».
– Мне они не понадобятся, – спокойно ответила элвинг, легко вскрыв замок отмычкой.
Дверь скрипнула, и Эша опустилась у самой морды грифона.
– Пойдем, больше тебе не надо драться.
Устроитель и его слуги попятились. Каменные бисты выставили секиры, но тоже отступили на пару шагов.
– Совсем ополоумела, джинны тебя дери! – завопил Тхарод.
Эша не обратила внимания на вопли великого устроителя. Она была сосредоточена на звере. Элвинг знала, что грифон услышал ее. Эша протянула руку. Зверь зарычал, обнажил клыки и привстал.
– Спокойнее, малыш, я не враг тебе. Может, еще не друг, но точно не враг.
Перья на загривке не опустились, но рык стал тише и перешел в глухое ворчание.
Эша осторожно отстегнула кандалы на лапах, потянулась к шее. Грифон слегка опустил голову, настороженно наблюдая оранжевым глазом. Перья, шерсть, кровь – все свалялось, склеилось, покрылось коркой грязи. Там и тут виднелись проплешины шрамов, рубцы и гноящиеся, еще не затянувшиеся следы драк… Сегодня и правда был бы его последний бой. Прикоснувшись к зверю, Эша почувствовала его мысли. Его усталость. Он устал убивать, устал сражаться. Сегодня он был готов умереть. Он злился на возникшую из ниоткуда надежду на свободу. Элвинг чувствовала его настороженность, недоверие. Но еще где-то глубоко-глубоко, слабым импульсом света во мраке отчаяния, она ощутила его желание поверить ей.
