А потом был мир - [5]

В оседающей рыжей пыли они увидели возле окна двоих. Один совсем мальчишка, другой — старик. Немцы лежали, изрешеченные осколками. Старшина пнул ногой каждого и, убедившись, что они мертвы, удовлетворенно сказал:

— Порядок.

Он вытер рукавом ватника молодой, но уже с залысинами лоб, отхаркнул пороховую пыль, облегченно вздохнул. А Сережа все никак не мог отвести глаз от мертвого мальчишки, по белому лицу которого стекала тоненькая струйка крови — осколок вошел в висок. Этот гитлерюгендовец подбил фаустпатроном самоходку, именно его видели в окне. После того как самоходка загорелась, командир роты и послал старшину уничтожить фаустпатронника. За старшиной увязался Сережа, помня его строгий наказ — в бою не отставать. Он всюду следовал за Буравлевым как нитка за иголкой.

Где-то рядом с шумом обвалилась стена дома, Сережа выглянул в окно. Старшина схватил его за рукав, прижал к стене, зашипел прямо в рот:

— Куда суешься! Звезданут в лоб — копыта отбросишь.

Буравлев осторожно выглянул из-за косяка, Сережа не утерпел и тоже выглянул. Черные столбы дыма поднимались над крышами, коричневая пыль, как тяжелый каменный туман, душила улицы, густые тучи гари и пепла заслоняли небо. Всюду гремели артиллерийские выстрелы, грохотали взрывы, торопливо шили автоматные очереди. Кое-где из окон свисали простыни, успевшие закоптиться и обгореть. В переулке за каменной баррикадой накапливались наши автоматчики. Впереди них стояла догорающая самоходка. Ее подбили из этого окна.

На перекрестке улиц торчала кирха — узкая, высокая, с полуобвалившимися стенами и прогорелой крышей — будто обнаженный скелет с проломленным черепом. Из-за уцелевшей стены кирхи вспыхивали пулеметные очереди, не давая нашим продвинуться. За углом «играл» скрипун — шестиствольный немецкий миномет. Он издавал противный визг, будто гвоздем по стеклу скребли.

— Эх, не достать его отсюда! — пожалел старшина и поглядел на фаустпатроны, лежащие на полу как поросята. Их еще осталось четыре штуки.

Они увидели, как из-за угла переулка выворачивает еще одна наша самоходка. Выйдя на позицию, она на миг застыла и тут же выплюнула огонь из пушки, Над уцелевшей стеной кирхи поднялась красная пыль, с крыши посыпалась черепица. После каждого выстрела вспыхивал рыжий взрыв и летели кирпичные осколки, а когда клубок дыма рассеивался, в проломленном черепе кирхи зияла новая рваная звезда.

— По часам бы не вмазали, — сказал старшина. Сережа удивился этим словам и только теперь увидел на башне кирхи большие часы со знаками зодиака.

— Красивые больно, — будто оправдываясь, сказал Буравлев.

Часы действительно были очень красивые и совершенно целые. Башня, на которой они красовались, вонзилась острым шпилем в дымное небо.

Самоходка продолжала бить прямой наводкой по кирхе, каждый раз приседая, а вдоль улицы, усыпанной колотой черепицей, стеклом от витрин, заваленной продырявленными манекенами и сорвавшимися с крыш искореженными балками, уже просачивались автоматчики, осторожно поглядывая на окна. И вдруг, обтекая самоходку, солдаты кинулись короткими перебежками вперед. Припадая за углы, за обломки, постоянно поливая окна домов автоматными очередями, они пошли на штурм кирхи. Сережа увидел, как один солдат споткнулся на ровном месте, упал лицом на мостовую и быстро-быстро засучил ногами, будто все еще бежал и боялся отстать от своих. Вскоре затих. И одиноко лежал посреди улицы.

— Это откуда? А?! Это откуда? — с придыханием спрашивал старшина и прицельно ощупывал взглядом окна противоположного дома. — Это ж его снайпер снял! Ах ты, сука, вот ты где!

Сережа увидел, как за занавеской окна противоположного дома что-то шевельнулось. Буравлев саданул очередью туда, и кто-то, падая навзничь, схватился за занавеску и вместе с ней рухнул.

— Вот так-то оно лучше, — удовлетворенно хмыкнул старшина. — Ну, пошли отсюда помогать корешам.

И тут же замер, вслушиваясь. Из соседней комнаты, куда была открыта дверь, донесло стон. Старшина одним прыжком подскочил к двери и выставил автомат, готовый в любую секунду нажать на спуск.

В соседней комнате они увидели лежащую на диване женщину. Прикрываясь полосатым пледом, она с ужасом глядела на них широко раскрытыми безумными глазами и что-то горячечно бормотала. Сережа различил:

— О, майн гот!

— Ты чего? — спросил старшина, а сам зорко окидывал комнату.

С потолка свисала разбитая люстра, на стене полуобвис ковер с пухлыми ангелочками, стол был перевернут, и пол усеян осколками стекла. Они захрустели под ногами, когда старшина и Сережа вошли в комнату.

— Чего с тобой? — повторил Буравлев.

Глаза немки лихорадочно горели в черных провалах, по белым щекам текла слезы. Она мучительно застонала, впившись зубами в искусанную в кровь губу, и попыталась натянуть на себя плед.

— Ну это ты не вовремя, — догадливым голосом сказал Буравлев, приглядевшись к женщине.

Старшина подошел к дивану, немка дико вскрикнула.

— Да не трону я тебя, дура! Нужна ты мне! — повысил голос Буравлев и, повернувшись к Сереже, скомандовал: — А ну, Серега, быстро за Антониной Семеновной! Да смотри, поосторожней там!