…а бес в ребро! - [7]

– На что?

– На радостные остатки жизни.

– Что входит в это определение?

– Любимая работа и любимые женщины.

– Одна из остатков вашей радостной жизни сегодня здесь, с вами? – Шимон кивнул в сторону Светланы.

– Да. Вы угадали. Частично. Хотелось бы, чтоб она ею стала, но… Надеюсь, Бог поможет.

– А теперь позвольте представиться мне, – вступил в разговор сосед слева, высокий, седовласый, с большим горбатым носом. – Я – Эфраим Зильбер.

Они пожали руки, и он продолжил:

– Радостные остатки моей жизни несколько отличаются от ваших… Например, женщины входят в этот перечень, но не обязательно любимые, а просто доступные. Они меня тонизируют. А истинную радость доставляет работа, точнее, ее отсутствие.

– Простите, не понял.

– А я всю жизнь до выхода на пенсию регулярно увольнялся. Поработаю годик, увольняюсь и полгода живу на пособие, вольный и свободный. Потом опять устраиваюсь, опять чуток поработаю – и на пособие, снова свобода и радость.

– Учти, Марк, – выкрикнул Август Львович, – за годы дружбы у нас выработалось железное правило: мы не прячемся за красивыми словами, говорим только правду, только правду! – И снова повернулся к Светлане.

– В чем же радость от такой жизни? – спросил Марк Эфраима. – Расшифруйте, пожалуйста, и объясните.

– Даю подсказку: работа ведь – от слова раб, а увольнение – от слова воля. Люблю волю, я должен был родиться орлом, но на небе что-то перепутали.

– Но нос-то у тебя орлиный, – сострил Шимон.

– Увы, только нос.

– И как же вы используете свою свободу? – продолжал выспрашивать Марк.

– Сижу дома в кресле, читаю книги, приглашаю женщин, прихожу к Августу, беседую с ним, выпиваю, опять приглашаю женщин…

– Но хоть на природу иногда выезжаете? Деревья, цветы, звери, птицы?..

Вместо него опять ответил Август Львович:

– Для него природа – это телеграфные столбы, а животный мир – соседская кошка. В общих чертах он тебе уже понятен. Переходи к следующему, – скомандовал он, указав на вошедшего в гостиную последнего гостя, завершившего свои телефонные переговоры.

– Меня зовут Рубен, – представился тот Марку, – но все называют Рубенчик, можете и вы так называть.

– А меня – Марк, но можете называть Марик или Маркуша.

Они пожали друг другу руки. Затем Марк плеснул коньяк в пустующий фужер и протянул его Рубенчику:

– За знакомство! – Они чокнулись. – А теперь позвольте мне продолжить беседу с Шимоном, – попросил он и повернулся к Шварцу: – С чего началось ваше восхождение в Израиле?

– Я согласился жениться на дочери моего генерального директора, когда она была беременна от другого. Ну, естественно, я сразу получил должность завотделом.

– По животам беременных женщин можно подняться очень высоко! – прокомментировал Марк.

– Так и произошло: каждый год меня повышали в должности, теперь я заместитель гендиректора. Нынче я раздаю должности, поэтому мои сотрудницы теперь со мной очень покладисты.

– С ним где ляжешь, там и встанешь, – снова вмешался Август Львович. – Точнее, где ляжешь, там и работаешь…

– Обычно я молчу, – вступил в разговор Рубенчик, – но сейчас не выдержал и скажу: вы всё еще пьете, гуляете, устраиваете шумные вечеринки, хвастаетесь количеством любовниц. Пытаетесь обмануть годы, отодвинуть их назад, подальше… Быть вечными джигитами…

– Ну и почему ты против этого? – спросил Шимон.

– Потому что мы вошли в старость и должны уже жить по законам старости: не влезать в конфликты, не спорить, не перенапрягаться, не выпендриваться… Вы забыли закон природы: со старостью приходит мудрость…

– На твоем примере видно, что иногда мудрость задерживается, – перебил его Эфраим.

– Дай досказать, – отмахнулся от него Рубенчик и продолжил: – В старости есть утешение: то, чего я не смог получить в молодости, мне уже и не нужно.

– Это тебе не нужно, но есть мы, которым это всё еще очень нужно и даже необходимо, чтобы продолжать жить, радоваться, гореть, а не тлеть… – парировал Август Львович. – Самое страшное в старости – это плыть эскадрой, но приплывать в одиночку!.. Каждый мой приезд в Киев, город, где я родился и прожил более сорока лет, вместо радости – грусть и печаль: я вычеркиваю из записной книжки по нескольку десятков телефонов и родичей, и друзей, и просто знакомых: те, кто еще не умер, живут в разных странах. В последний приезд мой однокашник решил собрать всех наших сокурсников – пришли три человека. Три из тридцати, представляете наше настроение!.. Но напились мы за всех тридцать!

Наступила небольшая пауза. Ее прервала Светлана:

– Можно мне вклиниться в вашу мужскую дискуссию?

– Конечно! – немедленно откликнулся Август Львович. – Будем рады! Вы ее украсите!

Она поднялась и произнесла:

– Я полностью согласна с вами: мы растеряли друзей и родичей, они разлетелись по всему миру и всё реже и реже посещают родные пенаты… У советской власти был один страшный недостаток, который оказался достоинством: она никого не выпускала из страны, поэтому все оставались рядом, друг с другом, до смерти. А сейчас те немногие друзья-сверстники, кто еще жив, – разлетелись по разным странам, в разные концы земли.

– Но ведь они прилетают.

– Да. В основном на похороны.