990 000 евро - [27]

– А работать-то кто будет? Вот нам сейчас рыбу принесли, водки налили… Если все за сто первым километром окажутся, кто ж вам водки нальет в Москве? Или сами?

Строитель отмахнулся от меня одной рукой, одновременно другой подцепив себе на вилку кусок рыбы:

– Для обслуги мы построим метро. Утром тихо, под землей, приехали, отработали, где положено, и назад, в стойло. И чтоб по дорогам на своих кредитных «ведрах» не ездили, не путались под колесами приличных машин, – строго добавил он.

Заметив мой интерес, Вертер начал многословно излагать свою нехитрую философию, за которую, как я понимаю, в семнадцатом году и досталось российским буржуям по полной программе. Среди множества терминов иногда мелькали странные неологизмы, на которые я не знал, как реагировать.

– …Дошираки не должны иметь права митинговать. Недовольны? Пошли вон. В Сибирь, лес валить, – кипятился строитель.

– «Дошираки»? – рискнул переспросить я.

– Те, кто употребляет еду быстрого приготовления, – быстро пояснила Николь.

Марк хмуро взглянул на меня, но еще сердитее он смотрел на Вертера. Похоже, людоедская философия строительного магната не понравилась даже такому прожженному цинику, как Марк.

– У вас же дочки растут, – спросил он Вертера. – Вдруг влюбится в кого из народа, что делать будете?

– Ха, – бодро отозвался строитель. – Проходили уже. Старшая тут повадилась тусить с каким-то прощелыгой из аспирантуры Политехнической академии. Я ему один раз позвонил, говорю, отвали от моей дочки. Он не понял. Ну не понял и ладно. Я решил вопрос за неделю.

Все непонимающе уставились на строителя, а Марк даже изумленно провел рукой по горлу – дескать, вот так решил вопрос?

– Да нет, все цивильно было сделано, – засмеялся Вертер. – Позвонил менту знакомому, отслюнявил денег нищеброду. Мент закрыл аспирантишку на три дня по подозрению в торговле наркотой и телегу в академию направил соответствующую. Из аспирантуры его, разумеется, сразу выперли, не дожидаясь расследования. Тут подключился военком мой районный, он у меня вообще на окладе сидит. И поехал тот хахаль солдатом в Забайкальский военный округ. Сейчас, наверное, дневальным на тумбочке стоит, потеет.

– А дочка? – хрипло спросила Николь в неожиданно наступившей тишине.

– А что дочка? К дочке технично подвели человека из нашего круга. Сын одного цементного деляги, свои карьеры в разработке, уважаемая семья. Все сейчас нормально, тусуются молодые, думаю, скоро свадьбу сыграем.

Снова наступила тишина, и появившиеся официанты с очередной сменой блюд оказались очень кстати.

Вертер, похоже, заметил замешательство соседей по столу и насупился.

– Плебс должен знать свое место. Люди нашего круга должны держаться своих. А то знаем мы этих прощелыг – на тепленькое место шмыг и сидит, как ни в чем не бывало, – начал опять оправдываться строитель, и до меня вдруг дошло, что он просто очень жадный. Настолько жадный, что собственную дочку готов продать, лишь бы не отдавать ее по любви, то есть даром.

Принесли кофе, но тут у Вертера зазвонил телефон, и он вышел из-за стола. Через минуту он вернулся и сделал знак Миле. Она немедленно поднялась.

– Было приятно познакомиться. Мне, к сожалению, надо ехать, – пожал мне руку Вертер, и я тоже послушно пожал ее, хотя хотелось мне совсем другого. Но Николь так смотрела на меня, что я не сделал того, что следовало.

Мила порывалась чмокнуть меня в щечку, но строительный магнат ловко придержал ее за плечи и аккуратно направил к выходу, махнув на прощание свободной рукой Марку и Николь.

Мы остались втроем, если, конечно, не считать спящего Ганса, и Марк, недовольно глядя то на меня, то на немца, пробормотал:

– Ох, не знаю, что из этого выйдет.

– Не зуди, милый, – одернула его Николь. – Все идет по плану.

Впрочем, судя по ее встревоженному лицу, сама она так не считала.

Глава девятая

Марк ушел через час, на прощание вручив Николь очередную пачку денег. Он уже не вздыхал и даже не хмурился – видно, распрощался с этими деньгами навсегда.

Я с удовольствием пожал ему руку, и он ухмыльнулся в ответ:

– Ладно, повеселитесь пару деньков за мой счет. Будет что вспоминать в своем Урюпинске на старости лет.

Я не стал ему грубить и тоже улыбнулся на прощание.

Николь вышла вместе с ним, но предупредила, что скоро вернется, причем не одна. Мне было приказано «оживить эту тушу», и я минут двадцать честно поливал Ганса водой из графина, а потом, в остервенении, стучал кожаной папкой меню по рыжей башке.

Все это было бессмысленно, и я вернулся за стол. Внизу по-прежнему танцевали сотни потных юношей и девушек, неестественными визгами и даже стонами привлекая к себе внимание почтеннейшей публики.

Почтенная публика располагалась в ложах на трех уровнях, причем мой уровень был самым высоким. Мне было не видно соседей по этажу, зато хорошо было видно всех, кто ниже. Там, в ложах, тоже сидели откровенно скучающие лощенные мужчины, иногда в обществе женщин в вечерних нарядах. Все они, без исключения, таращились вниз – видно, говорить между собой им было не о чем.

Николь неслышно подошла сзади и замерла возле меня. Я почувствовал ее присутствие только по запаху, словно изголодавшийся зверь, но вида не подал.