990 000 евро - [26]

Разумеется, мне хотелось ее трахнуть, но это было как раз неудивительно.

Еще мне хотелось держать ее возле себя подольше, но и тут я не сомневался, для чего именно.

Было и еще что-то неуловимое, клубок каких-то невнятных, неоформленных желаний, копошащихся во мне где-то в глубоком подсознании, так что и не ухватить. Мне даже показалось, что я хочу написать ее портрет, запечатлеть эти тонкие, нечеткие, почти невидимые линии ее лица, и я изумился своим извращенным мыслям – таких желаний у меня не возникало с пятого класса, с тех пор, как любящие родители запихали меня, буквально насильно, в художественную школу, где всего за два года я возненавидел графику в частности и рисование в целом.

– Эй, парень! Михась! Проснись! – Она хлопнула меня теплой ладошкой по лицу, и я вернулся в Москву, в напыщенный и душный, но тем не менее переполненный гламурной фауной кабак.

Стол, за которым мы сидели, преобразился – теперь он был заставлен посудой разных форм и размеров. В каждой посудине что-то парило, блестело или, на худой конец, пахло, так что мне даже как-то вдруг стало нехорошо. Вокруг бесшумно сновали официанты, и, судя по сервировке, я понял, что они хозяйничают тут достаточно давно.

– Иди, умойся, – приказала мне Николь, увидев мое побледневшее лицо, и я послушно отправился в туалет.

Вернувшись, я обнаружил за столом двух неизвестных мне мужиков, напряженную, но улыбающуюся Николь и подозрительно знакомую, очень худую, короткостриженную черноволосую бабу с огромным, раскрывающимся буквально до ушей ртом. Чистый крокодил, только в юбке.

Ганса за столом не было, потому что он спал на одном из диванов кабинета. Рядом с этим диваном был поставлен стул, на нем, аккуратно расправленный, висел пиджак Ганса, а под стулом ждали пробуждения хозяина свежевычищенные туфли. На туфлях сверху лежали черные очки.

– Ганс! – предупредительно щурясь, крикнула мне Николь, и я собрался с мыслями, поправляя парик.

– Друзья, знакомьтесь, это Ганс! – снова крикнула она так звонко, что у меня в голове зазвучало эхо.

– Марк Быковский, – чуть привстал мне навстречу краснорожий коренастый мужик в свободной белой футболке и джинсах, и я с трудом узнал в этом нагловатом субъекте того самого пугливого терпилу, на лимузине которого мы удирали из гей-клуба пару дней назад.

– Андрей Вертер, строительный бизнес, – встал в полный рост другой мужик, рослый широкоплечий красавец в странной, какой-то чудной вязаной кофте с цветной вышивкой и пронзительно желтых вельветовых брюках.

Я пожал руки обоим и легко понял, кто из них приветствовал меня искренне, а кто притворялся. Притворялся, разумеется, Марк – на его красной морде легко читалось неодобрение, густо замешанное на раздражении и даже, по-моему, презрении. Впрочем, может быть, я сам себя накручивал.

Брюнетка тоже что-то пискнула со своего места, и я тут же вспомнил ее – Мила, та самая бабища, с которой Николь давеча тискалась, как заправская лесбиянка.

Милу я удостоил небрежным кивком и заметил, что это пренебрежение ее здорово огорчило – она сгорбилась, как провинившаяся на уроке школьница, опустила глаза в тарелку и принялась ловить там вилкой непослушные маслины.

Самка в засаде.

На Милу с изумлением смотрел строительный магнат, и сразу стало ясно, кто в этом кабинете дурак и для кого играется сценка под названием «Олигарх Прохоров с приятелем и бабой изволил потусоваться в „Дятле“».

Я легко сел во главе стола, напротив балконного барьера, и строитель тут же услужливо приподнял бутылку, показав, что готов обслужить.

Я разрешил ему налить мне немного водки и поднял бокал. Все замолчали, кто с напряжением, кто с видимым почтением глядя на меня.

– Друзья! Позвольте мне вас так называть, дорогие империалисты, магнаты капиталистического труда, мартышки денежных джунглей, жабы финансового болота…

Я посмотрел на Николь, но она даже не улыбнулась. Ее глаза горели тревожным желтым огнем, и я тут же сбавил обороты, не желая ее пугать:

– За то, чтоб прибыль всегда превышала расходы!

Все молча прильнули к своим бокалам, и только Марк, метнув в меня мрачный взгляд, выразительно крякнул.

Я вспомнил, за чей счет мы тут гуляем, и ободряюще подмигнул ему. Он не отвел глаза, а, напротив, принялся сверлить мне взглядом переносицу и тяжело сопеть.

– Андрей, как долго, по-вашему, будет дорожать недвижимость? – начала светскую беседу Николь.

Строительный красавец отложил вилку в сторону, промокнул жирные губы салфеткой и принялся отвечать, обращаясь, правда, исключительно ко мне:

– Недвижимость будет дорожать до тех пор, пока ее будут покупать. Так что скоро в Москве быдла вообще не останется. Дешевые дома мы снесем, а в дорогих нищебродам житье будет не по карману.

– И куда вы их всех подеваете? – вроде бы искренне изумился Марк.

– Кого? – не понял строитель.

– Простых горожан, – подсказала Николь.

– Быдло-то? – весело переспросил Вертер. – Все быдло мы выселим за сто первый километр. В Москве ему не место. Здесь должны жить только те, кто в состоянии платить по десять кусков за квадратный метр и потом еще не жалеть денег на содержание домов.

Мне эта мысль показалась спорной, и я осторожно покачал головой: