95-16 - [5]

события

Гроссвизен — тихий, живописный городок — просыпался. Занималось погожее утро. Первые лучи солнца выглянули из-за темнеющих на горизонте холмов. Пересекая бескрайние поля и луга, они врывались в окна низеньких домиков. Мо­лочник уже развез свой товар и возвращался домой. Стук по­возки по булыжной мостовой отдавался гулким эхом, пустые бутылки звенели. Узкие, извилистые улочки, старинная кир­ха и домики, украшенные средневековыми цеховыми вывес­ками, — все дышало бюргерским благополучием и покоем. Жители городка залечили военные раны, очистили улицы от развалин, построили новые дома, восстановили памятники старины.

На вокзал, расположенный на окраине городка, вкатился короткий пассажирский состав. Скрипя тормозами, сопя и вы­пуская клубы пара, он остановился у одной из трех плат­форм. В окнах вагонов замелькали лица пассажиров. Не­сколько человек вышли.

Дежурный полицейский прервал беседу с контролером и взглянул на направлявшихся к выходу пассажиров. Его взгляд остановился на Шеле, спускавшемся со ступенек вагона. Полицейский внимательно оглядел приезжего: карие глаза, широкие скулы и шрам, идущий от правого угла рта к носу, — все приметы сходились! Одежда и чемодан выда­вали чужестранца… Полицейский поспешил в дежурку к те­лефону.

— Алло, говорит Меррик. Человек, о приезде которого мне велено сообщить, сошел две минуты назад с ганновер­ского поезда.

— Да? А как он одет?

— Спортивный коричневый костюм, белая рубашка, гал­стук в косую полоску, коричневые полуботинки. В руке жел­тый кожаный чемодан.

— Хорошо, у вас все?

— Да.

— Благодарю.

Полицейский Меррик повесил трубку и вернулся на пер­рон с приятным сознанием исполненного долга.

Шель отдал свой билет контролеру и вышел в город. Он не спешил. Если Траубе работает, он все равно не уйдет из дому раньше семи часов. Жмуря глаза от яркого солнечного света, Шель озирался по сторонам, пытаясь вспомнить зна­комые места. Глядя на тихие двухэтажные домики пред­местья, он подумал, что пятнадцать лет назад город был больше и оживленнее. Или, быть может, это ему только ка­залось.

Обгоняя торопившихся на работу людей, он с легкой не­приязнью прислушивался к звукам немецкой речи, пробуж­дающим тягостные воспоминания. Взгляд его упал на боль­шой щит, оклеенный яркими афишами. Городской театр ста­вил «Разбойников» Шиллера. Рекламы: Ovomaltine fur dein Kind — fur dich! Die beste Zigarette Erne 23! Во всю ширину щита тянулась надпись: Mach mal Pause, trink coca-cola [9] .

Объявление с эмблемой железного креста призы­вало всех участников восточной кампании явиться на собра­ние. «Mit Auszeichnungen» [10] , — указывалось в объявлении.

Из переулочка долетел запах кофе. Красные буквы вы­вески приглашали в «Молочный бар Джона». Шель вошел, сел за маленький круглый столик и заказал завтрак.

В кафе было чисто и уютно. У стенки стояли два застек­ленных автомата. Один «торговал» сигаретами, второй проигрывал пластинки с популярными песенками.

Официантка принесла чашку кофе, булочку и масло. Во время завтрака Шель думал о предстоящем свидании с Ле­оном. Впечатления от поездки немного рассеяли пессимизм, порожденный странным письмом Леона. Траубе, убежденный, что люди злы по природе, был склонен преувеличивать отрицательные стороны любого явления. Шель позавтракал, спросил, как пройти на Эйхенштрассе, где жил Траубе, рас­платился и вышел из кафе.

Десятью минутами позже он подошел к старому трех­этажному жилому дому, поднялся по неровной, потрескав­шейся лестнице к двери подъезда и нажал кнопку звонка. Внутри послышался шум и чьи-то шаги. Дверь открыла жен­щина лет шестидесяти. Ее мышиного цвета волосы были со­браны сзади в пучок, в глубоких морщинах, казалось, осела застарелая пыль и грязь.

Шель поклонился.

— Здравствуйте, — сказал он. — Простите меня за столь раннее вторжение, но мне хотелось повидать Леона Траубе до того, как он уйдет на работу.

— Траубе? Его здесь нет.

— Он переехал?

— Нет, он умер.

Шель, потрясенный, растерянно молчал. Женщина смот­рела на него выжидающе.

— Но ведь… он же писал… просил навестить… ждал меня…

Старуха молча пожала плечами. В коридоре первого эта­жа кто-то вполголоса напевал популярную песенку.

— Когда это случилось?

— Три дня назад. Вчера его похоронили. Вы родст­венник?

Шель заколебался.

— Нет, — ответил он. — Но мы были хорошо знакомы.

— Вы не немец? — продолжала расспрашивать старуха, косясь на его костюм и чемодан.

— Я приехал из Польши.

— Вот как! И вас отпустили?

— Как видите.

Наступило неловкое молчание. Старуха явно ждала, что­бы Шель ушел.

— Вы не могли бы рассказать мне, как это произошло? Я получил от Траубе письмо… Совсем недавно… Он ждал моего приезда…

Старуха еще раз окинула Шеля испытующим взглядом и проворчала:

— Тогда лучше войдем. Заходите. Я не могу здесь боль­ше стоять, у меня молоко на плите осталось.

Шель молча прошел за ней на кухню, на редкость гряз­ную и запущенную. Воздух там был пропитан противным запахом горелой капусты. На столе громоздились горы немы­той посуды, над жирными пятнами и остатками пищи жуж­жали тучи мух, рядом с грязными тарелками валялись пу­стые консервные банки. Жирная рыжая кошка вылизывала стоявшие под раковиной кастрюли.