8848 - [98]
Пока Людмила Сергеевна позволила себе пожалеть жителя столицы, Елена Павловна вдруг вспомнила, как она раньше ездила в санаторий или просто куда-нибудь в глубинку. Стоило ей только с таким характерным московским «аканьем» ответить на нечаянно заданный вопрос («Так вы из Москвы?» — «Да-да, из Москвы!»), так сразу становилось понятно, кто ты, а кто корова в пальто.
А сколько всегда было охотников к москвичам примазаться! Приедут откуда-нибудь из Серпухова или Подольска и пудрят мозги — и мы, дескать, не местные, и мы из столицы! Елена Павловна обожала вывести таких на чистую воду, подкидывала пару вопросиков на засыпку: «Из какого вы района? Какое метро рядом?» Горе-москвич отвечал невпопад, и Елена Павловна под белы рученьки выпроваживала его из белокаменной в родные пенаты: «Ну куда же вы, простите, со своим рылом? Жили в своем Фрязино и живите дальше!»
В груди Елены Павловны заклокотало, она вспомнила истории уже не из собственной молодости, а случаи из новейшей истории. Живя на окраине столицы, женщина могла хоть каждый день наблюдать, как творится эта самая новейшая история. Идешь по родному Оврагову, на допотопных велосипедах обгоняют тебя горячие южные парни, а не ребятишки. В ближайшей школе полкласса «курлы-курлы», причем второй язык не французский и не английский. Недавно, когда пришла платить за квартиру, её обслужила не Танюша, Танюша уволилась, а на её месте сидел мужчина с волосатыми руками, которые привычнее видеть жарящими шашлык.
Елена Павловна, конечно, как могла, избегала категоричности во взглядах, вслух она ни о чем таком не говорила, ей очень хотелось считать себя гражданином мира. Занимая подобную позицию, женщина, безусловно, не могла не считаться с тем, что творится вокруг. Ту же Европу захлестнула волна беженцев, в парижском метро каждый второй был тоже не из Прованса. Собственная интеллигентность подсказывала женщине, что не просто так люди бегут с насиженных мест — отливаются кошке мышкины слезы. Но тут же на ум приходила Танюша из отделения банка и то, что их местный дворник отстроил у себя на родине дом уже третьему сыну, а у них на соседней улице открыл парикмахерскую, выходит, не такой уж он и несчастный… И все-таки было что-то неправильное в том, что люди сидели-сидели где-то там у себя, а потом взяли и все разом приехали к ним в Оврагово!
Плывя в утлой лодке сострадания и желания войти в положение ближнего по безбрежному океану несправедливости, Елена Павловна, возможно, и дальше смогла бы сохранить зыбкое равновесие, но Людмила Сергеевна одной неосторожной фразой протаранила ее на полном ходу.
— Да на себя-то посмотри! Ни рожи, ни кожи! Муж и тот сбежал… — пустила лодку ко дну оппонентка.
Всю жизнь Елену Павловну сопровождала благородная бледность, теперь к ней примешалась и желтизна. В последнее время стало особенно заметно, как она зачахла и скукожилась. Неприятно было и то, что она позволила себе сболтнуть лишнее. Муж у нее был действительно подлец и не пропускал ни одной юбки.
Выросшая в провинции Людмила Сергеевна, судя по всему, осталась довольна сказанным. Некому было заниматься ее воспитанием, некому было подсказать, что переход на личности — дело опасное, потому как неизвестно, чем может закончиться.
Остапа понесло!14 Елена Павловна резала правду-матку, мужи, поглядывающие на неё со стен, казалось, говорили: «Спасайся кто может!»
Невозмутимым остался один лишь убелённый сединами старец.
Елена Павловна вспомнила всё! И как она сначала отнеслась к Людмиле Сергеевне, как к родной (одна дальняя родственница попросила ее приютить гостью у себя, и она не только приютила, но даже разрешила две ночи переночевать)! И как она дала ей телефон своего врача, когда у нее скакануло давление! И как она взяла ее с собой в театр и даже не взяла за это денег! Но самое главное — прицепилась, бог ее знает почему, к среднеазиатским Каракумам!
Позволила Елена Павловна себе и вовсе непозволительное.
Людмила Сергеевна, со слов Елены Павловны, кочевала, как некое животное, поэтому-то её и занесло в Москву. Она была тоже вьючная — вспомнить хотя бы, сколько она приперла на себе сумок, когда остановилась у нее. И даже горб у нее был такой же (Людмила Сергеевна действительно несколько сутулилась). Даже выносливость Людмилы Сергеевны ставилась ей в укор. Бей, таких не добьешь! Куда бы их ни занесло — все вокруг передохнут, а эти выживут! Жрать будут что придется! Воду пить хоть соленую (Людмила Сергеевна и правда запросто хлебала рассол от помидоров). Что же касается ее «рожи», может, у Елены Павловны и было с ней что-то не так, зато у Людмилы Сергеевны мозоли были, как у колхозницы! И она не удивится, если за ней еще подтянуться и другие из Каракумов, потому что она — животное стадное и жвачное!
Жестокие слова, как песчаная буря, хлестали приезжую Людмилу Сергеевну.
Многое из сказанного было правдой. Что поделать… приходилось как-то выкручиваться, приспосабливаться… Жила она скромно, не шиковала — не у всех же палаты каменные. Надо бы было — жевала и саксаул. Что касается ухода и мозолей — не было у нее возможности за собой ухаживать!
Герои коротеньких рассказов обитают повсеместно, образ жизни ведут обыкновенный, размножаются и в неволе. Для них каждое утро призывно звонит будильник. Они, распихивая конкурентов, карабкаются по той самой лестнице, жаждут премий и разом спускают всё на придуманных для них распродажах. Вечером — зависают в пробках, дома — жуют котлеты, а иногда мчатся в командировку, не подозревая, что из неё не всегда возможно вернуться.
Жизнь Гофмана похожа на сказки, которые он писал. В ней также переплетаются реальность и вымысел, земное и небесное… Художник неотделим от творчества, а творчество вторгается в жизнь художника.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
История превращения человека в Бога с одновременным разоблачением бессмысленности данного процесса, демонстрирующая монструозность любой попытки преодолеть свою природу. Одновременно рассматриваются различные аспекты существования миров разных возможностей: миры без любви и без свободы, миры боли и миры чувственных удовольствий, миры абсолютной свободы от всего, миры богов и черт знает чего, – и в каждом из них главное – это оставаться тем, кто ты есть, не изменять самому себе.
Жизнь подростка полна сюрпризов и неожиданностей: направо свернешь — друзей найдешь, налево пойдешь — в беду попадешь. А выбор, ох, как непрост, это одновременно выбор между добром и злом, между рабством и свободой, между дружбой и одиночеством. Как не сдаться на милость противника? Как устоять в борьбе? Травля обостряет чувство справедливости, и вот уже хочется бороться со всем злом на свете…
«Однажды протерев зеркало, возможно, Вы там никого и не увидите!» В сборнике изложены мысли, песни, стихи в том мировоззрении людей, каким они видят его в реалиях, быте, и на их языке.
Всю свою жизнь он хотел чего-то достичь, пытался реализовать себя в творчестве, прославиться. А вместо этого совершил немало ошибок и разрушил не одну судьбу. Ради чего? Казалось бы, он получил все, о чем мечтал — свободу, возможность творить, не думая о деньгах… Но вкус к жизни утерян. Все, что он любил раньше, перестало его интересовать. И даже работа над книгами больше не приносит удовольствия. Похоже, пришло время подвести итоги и исправить совершенные ошибки.