8848 - [78]

С кухни донеслось урчание и позвякивание миской.

— Ах, как мы любим креветочки, — рассыпалась перед котом Таша. — А печеночку? А? Митя денежку достал… Наташа приготовила… Дала зайчику печеночку… А зайчик пришел! И съел! А-а-ам!!!

Митя чуть не поперхнулся. Пиво — напиток божественный — пеной упал на рубаху…

Откуда ни возьмись, волной вздыбилось раздражение: почему Светка досталась увальню Боре, а ему приходится жить с никакущей Натахой?! «Она ведь даже не видит, что происходит прямо под самым носом! А может, взять и открыться? Нет! Светка запретила. — Митя снова обмяк. — Светка — баба непредсказуемая, чуть что — может и бортануть, и куда он потом без нее?..» Митя, как связался со Светкой, и боялся, и любил, и пропал.

Мужчина смахнул остатки пены с праздничной рубахи, жена нарядила зайчика, как на утренник.

— Помоги, Митюль, — послышался голос Тахи.

— А? Ага, — отозвался Митя, не сдвинувшись с места. На кухне ожидала консервная банка.

За десять лет совместной жизни Таха тысячу и три раза попросила открыть консервы, отбить мясо, почистить рыбу и ни разу не попросила застегнуть сзади молнию на платье, да и не было у нее таких платьев, чтоб сзади на молнии. А он бы две тысячи банок отдал за один вжик молнии, но Таха все подносила и подносила кальмары, горбушу и сайру… Консервы давно научились делать так, что их одной левой могла открыть любая, самая безрукая домохозяйка, но дура Таха в беспомощности перед шпротами все еще видела свою женственность. Из кухни долетело «…что я больна не вами», каждый раз на Новый год строгая салаты, Таха, наверное, раз двадцать просмотрела «Иронию судьбы», но ничего до неё так и не дошло… Зря, выходит, Брыльска поджимала губку, зря вскрикивала, когда Мягков застегивал ей сапог… А какими глазами он потом на нее смотрел… Даже Чижик так не может…

— Папа денежку принес… — Таха с Чижиком притащились из кухни благодарить кормильца.

— Да провались ты, только печенку и дальше таскай… — моргнул одним глазом кот.

Таша чмокнула мужа в затылок, Митя поморщился. Что-то в этом поцелуе было обидное, даже гадкое. Таха даже не соображала, что мужика нельзя целовать за печеночку — настоящему мужику нужно что-нибудь свершить, и только потом он сам должен поцеловать — и не лезть к нему со всеми этими слюнями. Светка никогда не целовала его просто так. «Митя, Митюха, Тюха-Матюха…» — Митю перекосило. То, как тебя называет женщина, очень показательно. Светка называет его Димитрий! В этой насильственно вставленной «и-и-и» вроде как и проскакивает издевка, но, с другой стороны, само имя как бы удлиняет расстояние между мужчиной и женщиной… Тут же шевелится холка, вздымается загривок…

Митя заметил стоящую перед собой на журнальном столике консервную банку и со всей дури всадил нож ей в брюхо.

— Тише-тише-тише, — зашуршала тряпочка, вытирая масляные капельки, Чижик дрыснул обратно на кухню, Таша отправила Митю вслед за Чижиком, мыть руки. Раздался звонок в дверь.

***

Таша ойкнула и понеслась в спальню, обгоняя мужа и перескакивая через вертящегося под ногами Чижика. Даже кот почуял, что идет Светка, и тоже был несколько не в себе.

— Впускай гостей, — крикнула Таша.

Митя в мгновение оказался на пороге, рванул дверь, в дверях стояла Светка, в чем-то шуршащем, мягком, её хотелось лизнуть, и Митя, наверно, так бы и сделал, если бы из-за Светки не показался, как бы извиняясь, Боря и не протянул, здороваясь, руку.

Нарисовалась Таха, Митя часто заморгал, поставив глаза на жену: «Лучше бы не наряжалась, так можно было бы все списать хотя бы на неподготовленность… Некоторые женщины прибегают к этой уловке. Дескать, не ожидала, не готовилась, отсюда и неустроенность в прическе, и неразбериха в наряде. А тут даже и свалить не на что… Вроде и ожидала, и готовилась, и знала, что гости придут…»

— Упс! — произнес Митя вслух, но никто, кроме него, не догадался, к чему, собственно, относилось это замечание.

— Мить, ну что ты стоишь, помоги Светке раздеться! Бо-оря… — Таша с удовольствием чмокнула мужа подруги в щеку.

«Бабы — дуры, — думал Митя, стягивая пальто с гостьи. — Только Таша может такое сказануть, да он только об этом и мечтает!»

Пока Таша припечатывалась малиновой помадой к Боре, Митя незаметно лизнул Светку, Светка сверкнула глазами, носик её заострился, Митя до белых костяшек на пальцах смял рукав ее пальто.

— Светка-а-а, хороша-а-а, — без всяких задних мыслей протянула Таша. — А сережки? Они, да? — Наташа жалобно глянула на каплями висящие в ушах подруги прозрачные, чистые, как слеза, камни. — Боря почему-то покраснел.

— Они, — торжественно глянула на мужа Светка.

Но больший эффект сережки произвели на Митю: «При чем тут Боря?! Или Светка соврала Таше, что серьги ей подарил муж?.. Вот… — Митя готов был вырвать из ушей проклятые серьги и растоптать их тапками за один только Светкин гадкий, мерзкий, ядовитый язык. — Боря купил! Это же она специально, чтоб его подразнить! Вот стерва!» — Митя вдруг с восхищением глянул на неё.

Светка, отслеживая обстановку, стратегически добавила:

— Десять лет недоедали, недосыпали, в чем только можно, себе отказывали!